Хорошие родители — это счастливые родители.
Хороший отец — счастливый отец.
Дети будут любить любого отца… ну, почти любого.
Вырастут и простят — и вспыльчивость, и пристрастие к горячительному, и долгие пропадания в неведомых командировках. Потому что — отец.
Но лучше было бы для всех, если б отец не мучился, не страдал, не искал утешения где попало, а был бы доволен своим местом на земле.
Улыбчивый и спокойный отец — самая большая опора и надежда для ребенка: получив улыбчивое и спокойное детство рядом с таким отцом, ребенок на этом топливе проедет еще десяток-другой лет, если не всю жизнь.
Недополучив этого, будет сам ломаться, тормозить, съезжать в кюветы и там подолгу стоять, ржавея.
Думать: отчего так?
А из-за того, что отец был поломан, и по этому образцу ты невольно построил себя.
Если ты недоволен своим местом на земле, отец, — сделай так, чтоб твой ребенок этого не знал.
Постарайся хотя бы. К чему детям твои душевные метания, страсти, вся твоя бытийная суета.
Отец должен быть как восход солнца: неотменимый, постоянный, убедительный, горячий.
Наверное, отец должен научить ребенка чему-то такому, чего не может никто — ведь папа может все что угодно.
К несчастью, у меня нет или почти нет таких навыков.
То, чем я зарабатываю на жизнь — это не преподается. Только чудаки думают, что можно научить быть писателем или даже журналистом.
Примитивную практику можно дать, но успешными писателями или журналистами становятся единицы; а неуспешных и без моих детей хватает. К чему им портить жизнь.
Сын хочет быть психологом, другой — кулинаром, дочка — ветеринаром, младшая поет все время. Ну, отлично. Писателей мне не надо.
Поэтому я просто приучил их читать, этого достаточно.
Я мог бы научить детей обращаться с оружием и сказать им, что тело бренно и в этом нет большой беды, если рисковать жизнью — часть твоей работы.
Но оружия я дома не держу, ему там не место; что касается взаимоотношений с твоей собственной жизнью — их тоже не преподать никому, по крайней мере пока твой сын не вырастет и не попадет в первую перестрелку.
В итоге я просто живу, стараюсь быть рядом с детьми как можно чаще и никогда ничему не учу их, пока они сами об этом не спросят.
Я присутствовал при родах всех своих детей. Им, я видел, было сложно.
Во всех дальнейших сложностях они могут положиться на меня, но преодолевать им все предназначенное все равно придется самим. Никто за тебя не проживет твою жизнь.
Единственное, что может сделать отец для детей — прожить свою отцовскую жизнь по возможности правильно. И чтоб дети это заметили.
«Сынок, видишь, как я делаю? Не делай так никогда» — это, знаете ли, не воспитание. Это фарисейство.
Мой отец прожил жизнь так, что как минимум я никогда не усомнился в его мужественности и достоинстве. Этого мне хватило на всю прожитую мной на день сегодняшний жизнь.
Я не говорю, что такой принцип воспитания универсален — но никакого другого я не знаю.
Лучшее воспитание — твоя совесть и твое ежедневное поведение.
Отец никогда не устает. Отец никогда не теряет присутствия духа. Отца ничего не может напугать. Отец будет сидеть рядом с тобой всю ночь, если ты заболел. Отец проснется в любое самое раннее утро, если тебе страшно и ты его позвала. Отец бросит все и приедет за тобой, если тебе плохо. Отцу ничего не жалко для тебя.
Надо ли говорить, что отец не унизит и не предаст тебя — или это и так очевидно?
Лучшего воспитателя, чем любовь, не бывает.
Поэтому все у нас обстоит так.
Я сейчас живу в деревне на берегу реки, со мной четверо детей, 18, 12, 10 и 5 лет. Наша мама отдыхает от нас, и правильно делает.
В 7 утра просыпается самая малая — девочка 5 лет.
Она кричит: «Папа! Я встала!»
«Иди ко мне!» — зову я ее с первого этажа. Я уже проснулся и пью чай на кухне. Надо не забыть спрятать шоколад, а то они его немедленно сожрут.
Мы умываемся, причесываемся, я насыпаю ей хлопьев в молоко.
Потом мы идем с двумя нашими собаками к реке — поить их. Собаки счастливы: Шмель, огромный сенбернар 5 лет, и Зоя, годовалый бассет-хаунд.
В 9 утра просыпается вторая — девочка 10 лет.
Она может приготовить себе завтрак сама.
Ее задача — подмести крыльцо, почистить и расставить всю обувь, убрать вольер, расчесать собак и протереть им глаза.
Потом они уходят вчетвером — две девочки и две собаки — гулять в лес, часа на полтора.
Часам к десяти просыпаются пацаны и, допустим, завтракают макаронами с сыром и с овощами — папа позаботился и накрыл им стол.
Кровати за собой они убрали, теперь их дело — помыть за всеми посуду.
Когда девочки вернутся, у сына 12 лет есть дело: еще час-полтора погулять с 5-летней девочкой. Она должна нагуляться перед дневным сном.
В час я ее кормлю кашей, и мы идем с ней читать. Книжку она выбирает сама. Книжек у нас несколько сот, книги есть во всех комнатах нашего дома.
Она уже умеет читать, но у нас есть еще один год, когда папа и мама читают ей вслух.
Если и есть какое-то другое воспитание помимо родительского примера, то вот — чтение вслух. В книгах все есть, что мы, суетливые взрослые люди, пытаемся поспешно формулировать.
Обедаем мы все вместе, за большим столом, после дневного сна младшей. Сыновья приходят со своего вечного футбола, потные и задорные.
Я отдыхаю от работы, когда готовлю.
Готовлю я быстро и примитивные блюда: в обед, допустим, пюре и зверски пожаренная свинина с луком, под сыром и помидорами.
Дело сыновей: после обеда собрать и вынести мусор, сходить в соседнюю деревню за продуктами, если они кончились. Та деревня в двух километрах от нашей.
Они возвращаются и разбирают продукты, расставляя их в холодильнике.
После этого мы можем сыграть несколько партий в шахматы.
(Младшая в это время рисует.)
Или сходить искупаться.
(Все дети по очереди присматривают за младшей.)
Плавать я их в свое время научил, всех троих старших; за младшую примусь в следующем году.
Компьютеров дома нет, только у отца, айфоны и айпады они оставили в городе, телевидения тоже нет, но раз в день они идут посмотреть какой-нибудь фильм на диске — их закуплено вдоволь на все лето. Впрочем, они чаще пересматривают что-нибудь полюбившееся.
Вечером мы идем гулять с дочками, плюс, конечно же, собаки, а потом все вместе ужинаем, скажем, омлетом.
Дело 10-летней дочери — приготовить собакам еду. Она готовит еду, и мы вместе идем смотреть, как собаки едят. Почему-то мне очень нравится это честное зрелище.
Следом она поливает цветы на участке, а младшая — бегает за ней и все комментирует.
В сущности, за весь день я могу перекинуться со своими сыновьями двумя-тремя предложениями: как настроение, во что играли, что будешь есть, тебе мат, что такое, неужели мне мат, спокойной ночи, сынок. Ну, в крайнем случае: почему не вымыли посуду, немедленно за дело.
Впрочем, старший начал читать Библию и прочел всю за два дня. Я задал ему несколько вопросов о прочитанном. Он ответил. Ответом я был удовлетворен.
С дочерьми мы говорим больше, все больше о пустяках… хотя не только.
Та, которой 10 лет, примерно десять раз в день слушает одну и ту же пластинку — изданный мизерным тиражом на исходе советской власти винил с песнями Ирены Сасси и Мирослава Савина на стихи Георгия Иванова, Адамовича и Бунина.
Дочка иногда спрашивает: а почему там поется про 17-й год? А почему «по снегу белому домой»? Я объясняю. Потом вдруг узнаю у мамы, что ей она уже задавала эти вопросы. Теперь, видимо, сверяет ответы родителей.
Иногда мы садимся вместе с дочками и катаемся по лесу на машине, слушая песни на стихи Есенина — я собрал целый диск, самых лучших, и на стихи Маяковского — собрал целый диск, самых лучших, и на стихи Цветаевой — да, самых лучших.
На ночь я снова читаю младшей дочери.
Старшая — читает сама, примерно по книге в день-два.
Дети иногда молятся, но это сфера деятельности и влияния моей жены, я не имею к этому никакого отношения.
У меня нет никакой уверенности, что я хороший отец.
Девять десятых работы по воспитанию наших детей — заслуга моей жены.
Но я точно — их отец, в этом у меня нет никаких сомнений.
Фото: из семейного архива, Валерий Шибанов, Елена Головань, Мария Прилепина, Николай Толчков
