Режиссер Константин Богомолов: «Все мы имеем какие-то извращения и фантазии...»

M.C.: Посмотрев в Интернете ваши интервью, пришла к выводу, что вы не очень любите журналистов...

Константин Богомолов: Бывают интервью с установкой, когда­ журналист рассчитывает получить от меня определенный ответ. А когда­ от меня ждут, что я буду выступать в каком-то определенном ключе, когда я чувствую эту установку по отношению к себе, я сразу начинаю работать на противоположное. Чувство противоречия.

Это же детская такая штука.

Я вполне ребенок в этом отношении, как и в отношении многих других вещей. И дай бог мне в этом продержаться как можно дольше. У меня нет взглядов, которые бы не менялись.

Вы просто боитесь, что вам припомнят слова, сказанные три или пять лет назад.

Ну говорил, и что? И не стыжусь, что сейчас все по-другому.

Например?

Быстро не вспомню. Я формулирую мысли в момент интервью и не готовлюсь к репетициям. У меня нет заранее взгляда на материал. В процессе работы моя точка зрения на пьесу, замысел может поменяться радикально.

А как быть остальным – артистам, костюмерам, гримерам?

Представьте: человек сидит за столом, пишет текст, потом все перечеркивает, рвет бумагу и выбрасывает ее в корзину, да? И если ты занимаешься театром или даже кино, у тебя не должно быть обязательств или переживаний из-за того, что ты израсходовал какое-то количество пленки, ресурсов, денег, чужой энергии и чужого времени. Ты занимаешься ровно тем же делом – ты пишешь по бумаге и должен иметь возможность эту бумагу порвать и выкинуть в корзину. И начать снова писать.

Большинство людей боится показаться­ некомпетентными или доставить кому-то неудобство. Как вы избавились от этого страха?

Это вопрос выработки некоего равнодушия к успеху. Это не означает не любить успех. Его можно очень любить. И я люблю успех. Но одновременно я к нему равнодушен.

То есть, случись провал, вы спокойно повернетесь спиной, пойдете домой и сядете пить чай?

Это не поколеблет мою уверенность в себе ни на секунду. Ну а как? Если ты что-то делаешь и уверен, что это правильно и хорошо, то какая тебе по большому счету разница, принима­ется это или не принимается? Успех – ну о’кей, клево. Неуспех – ничего страшного. Своим успехом я легко готов пожертвовать. Я ведь делаю очень разный театр – «Идеальный муж», «Юбилей ювелира», «Карамазовы». Ставя абсо­лютно коммерческий спектакль по Вуди Аллену на Малой сцене МХТ, я очень рискую по отношению к пуб­лике «Карамазовых». Делая спектакль «Князь», я очень рискую по отношению к публике «Идеального мужа». Я всегда готов к тому, что кто-то скажет: «Боже, какой ужас». Ну и пошли вон, дураки. Никаких проблем.

Friendfree

M.C.: Вы никогда не ошибаетесь?

Константин Богомолов: Ошибаюсь и прекрасно знаю все свои ошибки, но это не предмет для обсуждения с другими. Мои ошибки – предмет моего разбирательства с самим собой. Это просто ошибки, которые ты по ходу дела исправляешь без всяких экзистенциальных мучений. А чего мучиться по поводу прошлого? Что ушло в прошлое, то невозвратно. В идеале о прошлом можно помнить, но эмоционально оно должно становиться не более чем пищей для творчества, но ни в коем случае не пищей для твоей души. Я готов отдавать себя тем людям, которые со мною здесь и сейчас, а не тем, кто ушел из моей жизни.

Вы только что ходили, смеялись, а теперь залезли в такие дебри...

То, что я улыбаюсь, – привычка общения с людьми. Я должен приносить в театр хорошее настроение и в то же время уметь мгновенно переключиться, если мое хорошее настроение воспринимается артистами как вседозволенность, как разрешение на излишнее расслабление. И в эту секунду я должен стукнуть по столу кулаком. Поэтому для меня переключения легки. Это не отражает ни секунды мое реальное состояние.

У меня есть друг-математик, который говорит, что ему даже окно в комнате не нужно – все интересное происходит в его голове. Это про вас?

Без окна неинтересно. С окном уже неплохо. Я абсолютно спокойно отношусь к одиночеству и к компании. Но компания для меня – это так или иначе работа. Иногда она мне даже доставляет удовольствие.

Иногда – не очень много для человека, который работает с людьми.

У меня нет друзей. Есть семья, есть знакомые, есть люди, с которыми я могу в тяжелый момент поговорить, поплакать, и при этом я могу с этим человеком два года не видеться. Я научился открывать свое пространство для других, но не впадаю в зависимость и достаточно легко этим манипулирую.

Наголо

Пять минут назад вы спокойно переодевались при всей съемочной группе. Одетый или голый – вам это все равно?

Одежда – часть гуманистической культуры, проявление любви к человеку.

С точки зрения эстетики?

С точки зрения холода, с точки зрения уюта, с точки зрения эстетики, да. Обожаю хорошую одежду. Мне важно, как вещь сидит на мне, важно ощущение стиля. Важно посмотреть на себя в зеркало и получить удовольствие.

А когда одежды нет? Совсем нет.

Не могу сказать, что положительно отношусь к обнаженному телу на сцене. Есть простые психологические законы. Когда человек обнажается на сцене, человек в зале неизбежно выключается из действия и думает: голый? женат? замужем? мама-папа как относятся? Все эти мысли проносятся в голове в какие-то секунды, но меня как режиссера этот факт все равно не радует. Хотя бывают ситуации, когда голое тело на сцене вполне уместно.

Я спрашиваю не про какое-то гипотетическое тело.

Абсолютно к этому отношусь бесстыдно и равнодушно. Не воспринимаю ситуацию как сексуальную или стыдную. Это работа. А на сцене я не обнажаюсь. В «Машине Мюллер», если говорить о моем актерском выходе на сцену, я отношусь к залу агрессивно, и меня только порадует, если я вызываю у кого-то раздражение или шок.

Кричу. Страшно

В жизни вы не агрессивны?

Нет, не агрессивен.

...если не трогать...

Если не трогать. Не хамить, не нарушать границ, не доставать глупостью. Я глупость очень не люблю в любых видах. Зато, заметьте, спокойно отношусь к разным форматам и совершенно не чураюсь ни попсы, ни гламура. У меня нет снобского отношения.

Драться никогда не приходилось?

Ни разу не ударил ни одного человека­. У меня просто рука не поднимается­. Может быть, в какой-нибудь экстремальной ситуации могло бы получиться. Наверное, у меня не случалось настолько экстремальных ситуаций.

Даже в детстве? Были воспитанным мальчиком, а потом выросли и стали делать провокативные спектакли?

В детстве, лет в 12–13, я писал достаточно провокативные стихи. Хотя что такое провокация? Провокация предполагает, что я заранее знаю, что делаю что-то из ряда вон, и это будет шокировать. Но иногда реакция людей оказывается совершенно дикая, какой я вообще не мог себе представить.

Значит, заранее не знаете?

Ну даже, о’кей, если я знаю, что будет какая-то реакция, я же так дышу. Каждый пишет, как он дышит. Есть люди, для которых это провокация, а есть, как выяснилось, такие как я, которые смотрят и понимают, что возможен и такой театр, получают другие вкусовые впечатления, и это круто.

Чувствуете себя немножко...

...просветителем? Нет, я не чувствую себя просветителем, потому что я делаю для себя.

Это же здорово – вам приятно, да еще и деньги платят.

Ну что значит приятно? Это достаточно тяжелая, затратная и изматывающая работа. Режиссер для актеров – врач, который помогает им излечиться от всех болезней. Случаются стрессовые моменты. Бывает, актер сопротивляется. Я готов бесконечно преодолевать непонимание, потому что непонимание – это объективная вещь. Но когда тебе, врачу, пациент говорит: «Да идите вы в жопу со своей таблеткой. Я лучше знаю, какую мне таблетку пить». Ну пускай идет и пьет. Зачем время тратить?

Вы когда-нибудь кричите на репетициях?

Да, кричу. Бывает, очень страшно кричу.

Не думаете, что у актеров от этого самооценка разрушится?

А зачем актеру самооценка? Актер начинается с признания в своей беспомощности. Он, как пациент у врача, должен лечь на койку, расслабиться и слушать, что ему будут говорить. Это, на мой вкус, единственная правильная технология. Актеры, приходя ко мне на площадку, не занимаются со мною вместе творчеством в смысле сочинения роли или концепции спектакля.

Мужья и жены

А как вы себя чувствуете в качестве актера? В «Машине Мюллер», например? Адреналин? Кайф?

Для меня быть на сцене – это довольно мучительно. Я не получаю удовольствия от этой профессии, искренне говорю. Могу ввязаться, только если есть какое-то внутреннее приключение.

Дарья Мороз, ваша жена и актриса­, по-другому относится к актерской профессии?

Не знаю. Мы не обсуждаем работу дома. Я ни с кем не обсуждаю работу вне репетиции. Ни с кем и нигде – ни в постели, ни в коридоре, ни на тусовке, ни за ужином. В ресторане я ем и веду светские или деловые беседы. И к жене в работе у меня абсолютно такое же отношение, как к любой другой артистке.

Сложно абстрагироваться?

Поначалу было непросто – к близкому человеку предъявляешь больше требований. Но потом это ушло.

А другие проекты можно обсуждать? Дарья же не только у вас занята.

Если она ко мне обращается, могу дать какой-то общий вкусовой совет по поводу материала – стоит или не стоит участвовать. Но режиссер не может давать совет актрисе, которая работает у другого режиссера, как ей вести себя на площадке. Это профессионально неправильно. Я бы убил актрису, которая приходит ко мне от своего мужа-режиссера после обсуждения с ним на кухне своей роли. Ну что это такое? Это ужасно!

На моральную поддержку дома рассчитывать не приходится?

Моральная поддержка, естественно, важна – в жизни. На то мы и близкие люди. А моральная поддержка в том, что ты сделал плохую работу, а тебе рассказывают, что это хорошая работа? Мне это не нужно. Ей это не нужно. Никому это не нужно. Я же не буду судить жену и вообще близких людей по тому, талантливые они или нет. И меня, надеюсь, не будут судить по таким критериям.

Разве не хочется быть в ее глазах победителем?

Надеюсь, меня любят не за то, что я победитель. Хотя наверняка за то, но я буду надеяться, что нет.

Техника безопасности

Вы то ставите спектакль в Лиепае, то в Варшаве, то едете на отдых с семьей. Много путешествуете?

Я люблю ездить, но не являюсь человеком, который любит накапливать­ информацию. Я верю в интуицию и чувствительность. Верю в книжный опыт и в то, что человек, который читает книги, может быть гораздо более опытным, чем тот, который избороздил все моря и океаны.

Во что еще верите?

С удовольствием верю в инопланетян. Во влияние звезд. Я суеверен.

Вы же не садитесь на пьесу, которая упала на пол?

Бывает, сажусь.

А если черная кошка дорогу перешла?

Подожду, пока она пройдет, или обойду. А что в этом такого? Суеверия – это знаки, которые надо просто считывать.

Хорошо, про суеверия все ясно, а, скажем, на машине времени поехали бы?

Если бы это было безопасно, может, попутешествовал бы.

Откуда такая тяга к безопасности?

Я верю в единственную заповедь – «не искушай». Я не рискую. Там, где возможны серьезные потери, я не играю. Я напился один раз по неопытности. Никогда в жизни своей не пробовал ни одного наркотика. Даже не курил траву и не нюхал кокаин никогда. А зачем, когда я и без кокаина многих кокаиновых опережаю в своих фантазиях? И вообще, мне всегда казалось унизительным стимулировать организм. Что, мне не хватает собственных ресурсов?

Чувствую себя врачом-наркологом в военкомате. А обычные сигареты – тоже нет?

Бывает, курю от нерва репетиционного, чтобы просто было это тиковое движение. Иногда сквозь дым артисты лучше играют, чем без дыма. А так я не загульный, здоровый, адекватный, берегущий себя и нежно любящий своего ребенка человек. У меня нет соблазнов, склонностей, демонов, фобий, адских детских страхов, комплексов.

Извращений?

Никто не поверит, но нет. Всё в норме. Все мы в норме имеем какие-то свои извращения и фантазии. Я без тех, которые надо лечить. Берегу себя.

От чего? Что травмирует?

Соприкосновение со смертью, с несчастьем. Я с бесконечным уважением отношусь к людям, которые работают в больнице, но не пойду туда работать. Не считаю нужным себя насиловать. Вот мой суперэлементарный принцип.

Безграмотность вас, как филолога, не травмирует? Не баните в FB людей, которые путают «надеть» и «одеть»?

Я сноб и убиваю за слова «кушать», «супруга». Не люблю «малой», «малая». И, конечно же, «извиняюсь».

На этот год запланирован выход ваших первых фильмов – «Настя» и «Год, когда я не родился». Чего вы так долго ждали?

Значит, не особо хотел. Все приходит в свое время.