Не верьте, что cицилийские мужчины – самые ревнивые в мире. Это мы в Неаполе самые ревнивые. И самые страстные», – бьет себя в грудь Джино Сорбилло, вытирая со лба крупные капли пота и вынимая из печи пятую за последние несколько секунд пиццу. Я ему верю. Вокруг меня стоят двадцать разгоряченных полуголых неаполитанских мужиков. И если бы они хоть на мгновение могли отвлечься от сакрального ритуала приготовления пиццы, я была бы в опасности. Странно, что они меня вообще сюда пустили. Пиццайоло (pizzaiolo – тот, кто делает пиццу) в Италии может быть только мужчина (исключения бывают, но редко). В Неаполе, на родине пиццы, это самая престижная и высокооплачиваемая профессия, встречаться с пиццайоло – все равно что у нас выйти замуж за человека из списка Forbes, только пиццайоло веселее, религиознее и надежнее в качестве мужей.
«Una diavola! Due marinare! Tre margherite!» – объявляя заказы, перекрикивают шумную толпу официанты. Ароматы базилика, чеснока, салями и сладких помидоров сорта «Сан-Марцано», выращенных у подножья Везувия, смешались с запахами горячего теста, дров и пота. Я стою у печи в Sorbillo – одной из самых известных и старинных пиццерий Неаполя. Время за полночь, но тут битком, у дверей огромная очередь. За длинным столом в центре поглощает (в невероятных количествах!) пиццу и запивает ее просекко группа очень нарядных молодых людей. Это празднует свой день рождения дочка одного из главарей коморры (коморра – это неаполитанская мафия).
Кухня у Джино Сорбилло – это театр, я не могу оторвать взгляд. Быстрыми движениями раскатать до тончайшего, в несколько миллиметров, слоя тесто, пару раз подкинув его в воздух, нарезать моцареллу, базилик и помидоры, капнуть оливкового масла, положить пиццу на деревянную лопату с длинной ручкой и сунуть в пылающую жаром печь ровно на 60 секунд. У Джино широкие плечи и голубые глаза, он, когда улыбается, становится похожим на Джуда Лоу, только намного брутальнее. Джино – секс-символ Неаполя. Он пиццайоло в четвертом поколении: у его прадеда – владельца пиццерии – был 21 внук, все пошли по его стопам, и поэтому в меню Sorbillo 21 вид пиццы. Несмотря на то что пиццерия находится в одном из самых криминальных районов Неаполя – на средневековой via Tribunali, – здесь бывал Папа Римский и вся итальянская элита, а Софи Лорен – постоянный клиент. В самого Джино (в свои 35 он отец троих детей) регулярно влюбляются туристки. Еще одна пицца (я уже съела три) – и я тоже или лопну, или потеряю голову. В Неаполе просыпается вкус к жизни, вовсю включаются ощущения – звуки, запахи, цвета. Тем более что у этих мужчин кровь, похоже, на пару градусов горячее, чем в России, ее разогрел вечно дымящийся на горизонте Везувий.
«Ты будешь у меня летать, как пицца, если будешь со мной», – пиццайоло Паоло с невероятной скоростью лепит пиццы одну за другой и одновременно соблазняет меня. Закинув три штуки в печь, он хватает меня за руку и принимается кружить в танце. «Паоло, в чем секрет настоящей пиццы?» – «Секрет – это ты». Он смотрит на меня в упор. «Если ты влюблен, пицца получается в тысячу раз вкуснее. Лепить ее надо так, как обнимаешь женщину. Я покажу тебе это сегодня вечером». Он тоже пиццайоло в четвертом или пятом поколении: в их пиццерии Mattozzi на старинной piazza Carita, существующей с 1833 года, работают его отец и дед.
Любуясь, как я уплетаю приготовленную специально для меня Margherita alla Romana – с помидорами, моцареллой, базиликом и анчоусами, – Паоло рассказывает, что недавно ему разбили сердце, но сейчас оно открыто – для меня. Я ненадолго убегаю в следующую пиццерию – Trianon, – мечусь в лабиринте узких улочек со сквотами-bassi. И там попадаю в объятия сразу четверых пиццайоли, чьи имена звучат как музыка: Рафаэль, Альфредо, Сальваторе и Паскуале. Их рабочий день – это 12 часов на ногах, но у всех расслабленные лица и удивительно счастливые глаза.
«Сидеть в офисе день за днем – разве это жизнь? Да это наказание!» – возмущается Паскуале, человек с орлиным носом. «А в чем секрет вкусной пиццы?» – «Хорошее тесто и – amore!» Ответы моих поклонников не отличаются оригинальностью, зато готовка у этой четверки – слаженный конвейер: Рафаэль раскатывает тесто, Альфредо кладет ингредиенты, Сальваторе закладывает пиццу в печь, а Паскуале ее вынимает. Все происходит с невероятной быстротой. «Ты смотришь на меня как на взрослого, а неаполитанские мужчины до конца жизни остаются немного bambini, – объясняет мне Рафаэль. – Мы никогда полностью не взрослеем. Поэтому Mamma – главная женщина нашей жизни, и только потом идет жена. Дома должна командовать женщина, мужчина – глава семьи только номинально. Вся власть – в ваших руках». Мне все это кажется знакомым.
Через дорогу от Trianon находится еще одно важное заведение – пиццерия Da Michele, которая прославилась на весь мир после книги и фильма «Есть. Молиться. Любить». Здесь ела автор этой книги Элизабет Гилберт. У входа всегда стоит очередь, а в меню только два вида пиццы – «Маргарита» и «Маринара», и обе стоят всего 3,5 евро. Меня встречают два красавца: огромный Альфонсо и Массимо, жгучий брюнет с римским профилем и черными глазами. Они потомки основателя этой пиццерии, которой около 150 лет, – в Неаполе все передается по наследству, потому что деньги не должны уходить из семьи. Во время Второй мировой тут было бомбоубежище, и в здоровенной печи, над которой устроен алтарь и стоит статуэтка покровителя огня святого Антония, вместо пиццы жарили мясо. Пиццайоло Массимо, которого туристки в Неаполе фотографируют гораздо чаще, чем барочные палаццо и церкви с фресками Джотто, рассказывает мне, что, когда снимали фильм, здесь неделю был оцеплен весь квартал и круглосуточно дежурили папарацци. «Но Джулия Робертс меня разочаровала, – пожимает он плечами. – В ней ничего такого нет».
А я потеряла всякий стыд и откровенно любуюсь Массимо, его идеальной формы руками – он лепит тесто, как будто играет на фортепиано. Но этот пиццайоло крепко женат, он взахлеб рассказывает мне о своей любимой «принчипессе» – 13-летней красавице дочке. «Кто для тебя идеальная женщина?» – «Страстная, искренняя, верная. А еще моя бабушка говорила, что мне нельзя жениться на женщине, которая не умеет готовить соус для рагу». Рагу я готовить не умею, но теперь у меня есть стимул научиться.
