«Найдешь меня в церкви. Ты меня сразу узнаешь», – сообщила мне по телефону Сара Энгстром. Не узнать Сару действительно было невозможно. Блондинка с косой – натуральная фея Динь-Динь из «Питера Пэна» (Дисней, кстати, рисовал ее с Мэрилин Монро) – стояла у алтаря в церквушке 13 века, склонившись над Псалтырем. На Саре было белое облачение – она готовилась к венчанию. Старинный орган заиграл Ave Maria, жених с невестой (немолодая уже пара, они прожили вместе 16 лет и родили двоих детей – очень по-шведски!) медленно прошли между рядами почти пустых церковных лавок и опустились на колени у алтаря. Сара поставленным голосом начала читать по-шведски отрывки из Евангелия. Все это было похоже на кино. При свечах эта женщина походила на невесту викинга из «Старшей Эдды», но никак не на духовное лицо. Впрочем, Швеция – страна, где можно все. Несколько лет назад я провела здесь незабываемую неделю в обществе мужчин, которые ушли на год в декретный отпуск. С тех пор мужчин-домохозяек я встречала даже в России, а «священниц» не видела нигде и никогда.
Мои родители были хиппи, в Бога не верили, – охотно рассказывает мне после службы Сара. – А я с детства чувствовала себя в церкви как дома. Когда в школе в рождественском спектакле мне дали роль Архангела Гавриила, который приносит Марии Благую Весть, я чуть не умерла от счастья». Она переоделась в повседневный наряд лютеранской священницы – узкое сверху и расклешенное книзу легкое черное пальто, которое здесь называют «кафтан» (с ударением на первом слоге). В кафтане-сутане она выглядит неприлично модно, как Тринити из «Матрицы». И, кажется, это заметила не только я. Мы выходим с Сарой из церкви, идем к метро. Мужчины оборачиваются – ее сутана сидит на ней лучше, чем бесформенные свитера, в которых ходит большинство шведок. Сара не обращает внимания. «Я и по магазинам, и в кино могу запросто пойти в кафтане, – улыбается она. – Пусть люди знают, что церковь – рядом с ними, что священники живут самой обычной жизнью. Мартин Лютер говорил, что для общения с Богом не нужен посредник и каждый из нас – по жизни священник. Вот и я самая обычная женщина, просто работаю в церкви».
Сара пытается меня убедить, что к красивым женщинам в сутане в ее стране давно привыкли. Первая священница появилась здесь полвека назад, а сейчас это одна из самых популярных профессий. Большинство Сариных однокурсников на теологическом факультете были девушками, и во всех трех церквях в ее округе почти все священники – женщины. Епископ Стокгольма уже давно женщина, притом лесбиянка, состоящая в браке с женщиной. «Я за равноправие, – шутливо возмущается Сара. – Служить только с женщинами я не согласна, иначе наша профессия престиж потеряет, да и просто скучно будет». «Профессия» – именно так Сара и говорит. Лютеране считают, что духовенство – никакой не посредник между человеком и Богом, а всего лишь «секретарь», административная функция, чтобы исполнять обряды, объяснять Библию и пр. Будущие священники в Швеции учатся вместе со всеми в университете, женятся, выходят замуж, рожают детей, им можно разводиться, пить, курить... Сара, прежде чем поступить в университет, вышла замуж за художника-авангардиста и родила дочь Бьянку. В 28 лет она приняла сан, а в 31 – развелась. «Если кто-то из супругов – священник, для семьи это непросто, – вздыхает она. – Моя работа – это нечто вроде скорой психологической помощи: если кто-то в моем приходе умер или попал в аварию, меня могут вызвать в любое время суток. То, что я разведена, в каком-то смысле мне помогает: я уже кое-что знаю о жизни и могу лучше понять прихожан с подобными проблемами». Но первое время после развода она едва сдерживалась, чтобы не заплакать, особенно во время отпевания или венчания. «Работа меня спасла, – говорит Сара. – Благодаря ей я не зацикливаюсь на себе. Я ведь вижу людей в особые минуты их жизни – когда они потеряли близкого человека или решили с кем-то соединить жизнь. Это очень интимные моменты, в них сконцентрирована любовь... Мне это дает столько сил и надежды!»
За разговорами мы успеваем проехать несколько станций метро и дойти до Сариного дома. Дома в этом спальном районе представляют собой улучшенный вариант хрущевок. Квартира Сары – небольшая, довольно уютная, с мебелью из IKEA и огромными окнами без занавесок – как принято в Швеции, чтобы впустить в дом как можно больше света (в протестантских домах нет занавесок еще и потому, что христианину, как здесь считают, нечего скрывать от соседей). На холодильнике у нее стоит несколько маленьких православных икон. Дочка в этот вечер у папы, который живет в соседнем доме. Сара бежит в спальню переодеваться и оттуда докладывает мне, что одежду покупает в Topshop, обожает итальянскую еду и не прочь снова выйти замуж. Надев джинсы и длинное шерстяное пальто, она торопится в супермаркет – купить к ужину устриц. Сегодня пятница, и, кажется, у Сары дома будет свидание. Мы прощаемся, но обещаем друг другу в скором времени подружиться в Facebook (запрещенная в России экстремистская организация).
Элин Хильден Гартнер и ее муж Роджер попросили меня прийти к ним домой – им не с кем оставить годовалую дочку Астрид. 32-летняя Элин и 44-летний Роджер – оба священники, познакомились десять лет назад, восемь лет жили в гражданском браке, два года назад поженились. Элин служила в церкви до самых родов, ушла на год в декрет и скоро собирается снова выйти на работу. Теперь с ребенком будет сидеть ее муж (у Роджера, кстати, от первого брака есть дочь-подросток, с которой он в свое время тоже провел год дома). Мы сидим в гостиной их симпатичного двухэтажного домика, пьем чай, едим шоколадный пирог, испеченный Роджером, и спорим о Боге, любви, жизни и смерти. «Мартин Лютер (в Швеции принято часто цитировать основателя лютеранской церкви) говорил, что он познал любовь к Богу через любовь к женщине, – рассуждает Элин. – И нет ничего более божественного, чем купать собственного ребенка. Наша повседневная жизнь – это тоже религиозная служба».
Дочка папы-дьякона и мамы-психотерапевта, в детстве она ходила в церковь, потом поступила на теологический факультет и поняла, что хочет быть священницей. Ее муж, в ухе которого две дырочки от пирсинга, – из семьи атеистов, раньше был медбратом, затем десять лет работал парикмахером в одном из самых модных салонов Стокгольма, потом пошел учиться на психолога и в конце концов – на священника. «У нас отличный тандем, – говорит Элин. – Муж готовит, я убираюсь. Он сидит с ребенком, я иду служить мессу». Когда Элин приняла сан, ей было всего 25. Первое время народ собирался в церкви главным образом для того, чтобы поглазеть на красотку. Потом привыкли и стали часто звать ее на похороны. «Люди, видимо, ждут от женщины большего сочувствия, – объясняет Элин. – Но я стараюсь держаться профессионально, могу поплакать потом, но когда веду службу – никогда. Церковь – это все-таки работа, а моя жизнь – это муж и ребенок».
Я интересуюсь, что она думает про недавно принятый в Швеции закон, который разрешил геям венчаться в церкви. «Прекрасный закон! Давно пора! – с жаром встревает в разговор Роджер. – Бог разрушил Содом и Гоморру за то, что там были оргии, насилие, хаос. Но если два человека хотят быть вместе, создать серьезные отношения, какая разница, какого они пола? В библейские времена сексуальность вообще воспринимали иначе – люди жили племенами и им нужно было размножаться, чтобы выжить. А сейчас Господь, возможно, пытается уберечь планету от перенаселения, поэтому вокруг столько геев и лесбиянок. Хотите, я вам найду отрывок в Ветхом Завете, который, наоборот, приветствует отношения между мужчинами, – Вторая книга Царств, Глава 1?» Пока Роджер листает Библию, его жена демонстрирует мне наряды от известного в Швеции дизайнера Marias Jodin, специалиста по сasual priest fashion – «пасторской моде». Облегающие черные сутаны-туники, темно-синие льняные топы с белым картонным воротничком-стойкой, по которому узнают священника, – все это Элин к лицу. Я ухожу от этой колоритной четы в недоумении. По дороге в отель в полном вагоне метро наблюдаю за двумя немолодыми, самозабвенно целующимися женщинами...
На следующий день я иду в церковь Katarina Kyrka в центре Стокгольма. Прихожан в это пасмурное воскресное утро немало, много молодых мам с колясками. За кафедрой – священница Ханна Найберг. Милое лицо и убаюкивающий голос. Со всего Стокгольма к ней приносят крестить детей. Ей 35, она еще не замужем, мечтает сама стать мамой. «Недавно я крестила двух детишек, – рассказывает Ханна. – Их родители – две лесбиянки и два гея, которые родили друг от друга детей и все вместе их воспитывают. Детки очень славные, ведь они растут в любви. Одна из крестниц меня спросила: “Тетя Ханна, а у тебя есть жена?” Я ей сказала: “Пока нет”». «Во многих религиях женщина во время месячных и после родов считается нечистой и даже в церковь не может войти, не то что службу вести», – напоминаю я. Ханна в ответ пожимает плечами: «Зачем цепляться за отдельные строчки Библии? Ее писали люди, а они мыслили реалиями своего времени, многие из которых сегодня неактуальны. Христос любил всех и не спрашивал у женщин, были ли у них в тот момент критические дни».
После службы я встречаюсь со священником Эриком Дюфва (найти священника-мужчину в Стокгольме оказалось сложнее, чем священницу!). Эрик зовет меня есть суши. Ему 30, он только что вышел из декрета – год сидел дома с сыном. Эрик служит около пяти лет, его начальница – женщина, он очень доволен. «Я даже представить себе не могу церковь без женщин! – удивляется он. – Кто сказал, что они эмоциональнее мужчин? Просто мальчиков учат не плакать, и мы свои чувства подавляем». Эрик работает в церкви на окраине Стокгольма, знаменитой своими jazz masses, кулинарными курсами для мужчин и рок-н-ролльными вечеринками. Ему там нравится: «Слушать джаз, как, впрочем, и Баха, Coldplay, U2 или Radiohead, – это такой же религиозный опыт, как слушать органную музыку или обычную проповедь». Смелая мысль, но не исключено, что он прав.
В последний вечер в Стокгольме я заглянула в барочную церковь Adolf Fredriks Kyrka в двух шагах от моего отеля. Тяжелая дубовая дверь не открывалась, я постучала. Мне открыло существо лет 15, с короткой стрижкой, в рубашке из H & M и узких джинсах. На лице пирсинг, руки в татуировках. «Я Ингрид, привратница. Проходите, у нас как раз вечерняя служба. Сейчас я позову дьяконессу». Нехуденькая и немолодая дьяконесса добродушно пожала мне руку и пригласила сесть. К алтарю из притвора вышла блондинка с лицом модели Даутцен Крёз (шведки – красавицы как на подбор). Немногочисленные прихожане – несколько бомжей, мужчины в дорогих костюмах, молодые парочки – сидели, невозмутимо уткнувшись в Псалтырь. После службы я узнала, что священницу зовут Хиллеви, ей 29, она объездила весь мир, живет с бойфрендом-юристом, а сан приняла полгода назад. Бойфренд считает ее работу «экзотикой». Написав на листочке свой e-mail, Хиллеви умчалась на занятия с подростками по изучению Библии. А мне не хотелось уходить. Я православная, но всегда любила храмы – и православные, и католические, и даже «стерильные» протестантские, но тут, в Швеции, мне почему-то было в церкви комфортно как никогда. Лютеране максимально объединили церковь и жизнь – может, все дело в этом? Или в том, что говорить откровенно мне проще с женщиной – инстинкт (или воспитание) не позволяет девушке быть с мужчиной до конца честной, даже если он священник...
