Тени смущения: из-за чего мы стесняемся своей профессии

Это трудно объяснить

Глобализация – конечно, шествует по планете победным маршем, но навстречу ей так же энергично движется специализация. Да такая узкая, что только диву даешься. Хорошо гениям и титанам Возрождения – можно было запросто совмещать профессию врача, теолога, философа и, скажем, астронома. А на досуге еще немножечко самовыражаться в мраморе. А все потому, что по каждой специальности имелся всего пяток серьезных учителей. Так что по-настоящему пытливый ум, если не помирал в юности от оспы или пневмонии (прививки и антибиотики – зло, мы же с вами знаем!), запросто мог успеть повсюду. И таким образом пролезал на страницы энциклопедии.

Нынче для того, чтобы попасть хотя бы в поле зрения Google, приходится попотеть. Каждое дело обзавелось миллионом мелких подробностей, частностей и бесконечным библиографическим списком – даже на то, чтобы только прочитать все, что сделали твои предшественники, уходят годы. А ведь еще и самому хочется чего-то добиться! В результате мы погружаемся в свои специальности так основательно, что говорить о работе с другими просто бесполезно. Не поймут.

Ну, например, один из моих одноклас­сников, Шурик, сейчас – успешный actuary в Нью-Йорке. Актуарий он. Чем занима­ется? Да пёс его знает! Он честно пытался объяснить, я честно не поняла. Вроде, специалист по математическому прогнозированию в страховом бизнесе. А чего там математически прогнозировать, если все равно ясно, что по страховке денег не дождешься? Поэтому о работе мы с Шуриком не говорим – не тратим дорогое время. Уж лучше про детей, потому что ветрянка – она и в Америке ветрянка. Другой мой одноклассник двинулся в большую науку и занима­ется (переписываю по бумажке) «механизмами формирования Ca2+-сигнала в преадипоцитах бурой жировой ткани». Особенно поражает эта самая бурая жировая ткань. Белая жировая ткань моего одноклассника, понимаете ли, не интересует. Видимо, с ней другие разбира­ются. А теперь представьте себе, что этот несчастный должен чувствовать на вечеринках, отвечая на светский вопрос случайных знакомых: «А чем вы занимаетесь?» Вот то-то и оно. Лучше деликатно сказать, что работаешь в банковской сфере. И немедленно выпить.

Мне нечем гордиться

У каждого дела, как мы помним, запах особый. А у некоторых так и вовсе – душок. И не обязательно торговать запрещенными веществами, чтобы вызывать у окружающих недоумение, граничащее с презрением. Специализация затрагивает и области человеческого духа. Нельзя найти себе профессию, которая будет приводить в благоговейный трепет решительно всех. Финансовый аналитик с многомиллионными бонусами у компании веселых перелетных актеров вызовет разве что злорадное сочувствие – господи, пахать по 18 часов ради каких-то денег! Несчастный человек! Давайте его, ребята, раскрутим на выпивку и спонсорство нашего нового спектакля, хоть какая-то будет от бедолаги польза. Того же актера, вольного и полуголодного, подвергнут остракизму обитатели офиса. Потому как, что ни говори, а стабильность – вещь хорошая, кондиционированный воздух улучшает настроение и взять в кредит можно что угодно. И по субботам – в «Мегу», шопиться до первой крови!

Я сама, например, пишу сценарии для телесериалов. А еще работаю в глянцевом журнале большим начальником. Но человеку не из нашей индустрии невозможно объяснить, за что платят деньги тем, кто пишет про красивую жизнь. Если упростить мой род занятий, то я – журналист. Но сказать об этом в приличном месте и приличным людям?.. Ни за что! Журналистом я представляюсь, только если хочу, чтоб от меня поскорее отвязались или предоставили номер с видом на море. Остальным могу сказать, что я редактор, но предпочитаю вовсе молчать, потому что для водителя троллейбуса или финансового аналитика редактор – совершенно никчемное существо, и мне трудно с ними не согласиться, хотя профессию свою я знаю и люблю. Просто уж больно их много – точек зрения. И всем никогда не угодишь.

Хвастаться – стыдно

Ну, то есть, это я так считаю, что хвастаться – стыдно. Конечно, социальное расслоение неизбежно, но зачем портить настроение милым людям своими орденами, почетными грамотами и карьерными достижениями? Пусть этому радуются родители и друзья, а люди, которых вы видите впервые в жизни, вряд ли придут в ожидаемый восторг, услышав, что вы получили Нобелевскую премию по химии, но одной явно мало, так что теперь придется купить учебник и по физике. Я на вечера встречи выпускников уже сто лет поэтому не хожу. Как себя там вести? Хвас­таться, какой я крутейший специалист, как катаюсь то в йогурте (обезжиренном, конечно), то в оливковом масле и на все праздники уезжаю в Тоскану? Очень приятно это будет слышать Леночке, первой в нашем классе красавице, которая в свое время не рванула, как я, покорять столицу, а осталась на малой родине – выращивать детей и торговать в палатке поддельными сумками. Она-то в чем виновата? Тоже институт закончила – и, между прочим, с красным дипломом.

Еще глупее посыпать главу пеплом и жало­ваться одноклассникам на унылую жизнь, злодеев-коллег и карьерные ухабы. Зачем пришла? Людям настроение портить? Сочувствие вызывать? Так у всех полно своих проблем. Компромиссное решение мне неизвестно, поэтому я просто общаюсь с теми одноклассниками, на которых слово «редактор» не наводит ни ужаса, ни тоски. Они не понимают, чем я занимаюсь, но рассуждают так: раз за это платят, значит, это хорошее дело. О работе мы с ними, впрочем, никогда не разговариваем.

И правда, зачем я это делаю?

А ведь бывает еще, что человек ошибся в выборе профессии. Часто бывает. Мама с папой хотели, чтобы их дитя пошло в юристы – и оно пошло, бедное. Хотя мечтало писать стихи и прыгать через лужи. Таким несчастным вообще беда. Невинный вопрос: «А вы кто по профессии?» – вызывает у них метафизические бури в душе и спазмы в желудке от жалости к самому себе. А какой-нибудь нестабильный индивид и вовсе может впасть в депрессию. Так зачем спрашивать? Тем более, по виду все равно не определишь. Мы все сейчас подтянутые, без морщин, с фальшивыми зубами, полные безумного оптимизма и такого же безумного страха перед будущим. Так что на вид вполне уверенный в себе светский маркетолог может оказаться убитым в детстве художником. А тут еще вы – со своими вопросами. Сами-то кем мечтали стать? Неужели маркетологом? Удивительное совпадение! Я вот тоже. Хотела быть наездницей, да-да, профессиональной. Заходить по утрам в конюшню – боже, как там вкусно пахнет, никто в мире не пахнет лучше лошадей, разве что родные дети! – собственноручно чистить и седлать, выводить под уздцы, целовать в теплый нос, носить в кармане кубики рафинада и морковку... А вот сижу не в седле, а в кресле – разбираю буквы, чищу чужие тексты. Меня хвалят, и я верю в то, что состоялась профессионально.

Это никому не интересно

Про бурый жир мы уже говорили. Но бурый жир – это хотя бы неожиданно. Не все знают, что такой вообще есть, а любопытство все-таки сильное чувство. Но бывают и вовсе уж заунывные занятия – спортивный бридж, например. Порази­тельно напряженное зрелище – каждые пять минут игроки встают и меняются местами. Или столами. Кто же их разберет, если они по преимуществу молчат, считают карты или обмениваются никому не понятными терминами... А кто-то чистит картинки в Photoshop, считает чужие деньги... Все это важные и нужные дела, в которых есть свои сияющие профессиональные вершины, секреты и тонкости. И карьеру можно сделать просто блестящую. Вот только кто из знакомых оценит и поймет, если вы начнете рассказывать, как десять минут подряд обтравливали волосы модели, чтобы положить ее на другой фон, а модель – ну вы только прикиньте! – кудрявая. То-то все задохнутся от зависти и восторга. Воображаю. Нет-нет, молчать и только молчать, загадочно надув щеки.

Это интересно всем

Утверждая, что на свете нет повсеместно уважаемых профессий, я, пожалуй, слегка погорячилась. Есть одно дело, до которого есть дело решительно всем. Поверьте, я знаю, что говорю: у меня муж – врач. Вообще-то он не просто врач, а врач отличный – золотые руки, ясная голова, свои методики, по дому разбросаны медицинские журналы на трех языках, а очереди у него какие – вы бы видели! – как в мавзолей, и это к частному-то врачу. Да что там, он лично меня вылечил, хотя толку не было ни от Баден-Бадена, ни от Израиля, ни от других столичных докто­ров... Примерно так направо и налево хвасталась я своим любимым врачом на заре нашего брака. Теперь молчу, пока меня в лоб не спросят, правда ли у меня такой замечательный доктор в супругах и нельзя ли поживиться. И даже после этого двадцать раз уточняю, зачем доктор нужен, и еще двадцать раз мысленно оцениваю адекватность просящего. Люди – они разные. А муж у меня – один. И всем, решительно всем нужен.

Ладно, я привыкла к хронической его усталости, к ночным звонкам (доктор, спасите, у меня насморк) и ночным же отъездам (вы не представляете, по каким иногда в три часа ночи вытаскивают пустякам: пятка зачесалась, я умру, да?). Я понимаю, он любит свое дело и действительно отличный врач, а все мы – слабые и беспомощные, нуждаемся в ласке. Но он ходит в гости, чтобы отдохнуть, а люди, узнав, что перед ними врач, теряют всякий контроль над собой. Сразу выясняется, что все кругом больны и полны сомнений. Кто-то хочет знать, отчего у него бурчит в животе после устриц, кто-то интересуется, можно ли заразиться шизофренией от поручня в метро. Вредно ли сыроядение? А у меня прыщ выскочил и две недели не проходит – это рак? Прыщ тут же, несмотря на толпу вокруг, демонстрируется, в глазах страждущего страх и надежда, совершенно детская, что добрый доктор Айболит подует на болячку и все пройдет. Добрый доктор дует. Все довольны. Кроме меня.

Мне жалко своего доктора, который тоже имеет право на выходной. Вы, будучи налоговым инспектором, наверняка не пришли бы в восторг, если бы на дне рождения подруги к вам пристал малознакомый гражданин с просьбой заполнить для него налоговую декларацию – здесь и сейчас. А с докто­ром еще и не то можно, он же клятву Гиппократа давал, а мой муж – еще и клятву советского врача. Вот пусть обещанное и исполняет. Отсветы славы моего доктора падают и на меня – знакомые и не слишком знакомые нападают на меня с вопросами: «Марин, а вот у тебя муж врач, скажи – что это, когда нос чешется так, что аж в ногу отдает? Это опасно?» Я пытаюсь объяснить, что медицинское образование, к сожалению, не передается половым путем, но бесполезно – обижаются.

Но, знаете, один раз я столкнулась с человеком, который сам, добровольно, рассказал мне, кем работает и чем занимается. Это был Бурундук. Не потому что он животное, просто мы росли вместе, в одном дворе, и в детстве у него была кличка – Крот. Крот был отличным мальчиком, тихим, читал книжки, за косы меня, чуть ли не единственный, не таскал – тем, наверное, и запомнился. Мы не виделись как минимум двадцать пять лет, и вдруг неожиданно в Москве столкнулись на премьере спектакля, который следовало бы похоронить еще в зародыше. Крот узнал меня сразу (очень лестно!), мы опрокинули по шампанскому за нерушимую дружбу, потом еще по одному – за сбывшиеся мечты, после чего Крот увлек меня на банкетку и, несколько раз оглянувшись, сообщил, что работает на разведку. «Надо же, как он старомодно клеится», – подумала я удивленно, нынче все больше на именные акции напирают да на знакомство с «одним человеком из администрации Президента». Но Бурундук и не думал кле­иться. С убийственной серьезностью он посвятил меня в некоторые подробности своей опасной работы (очень интересно, кстати, никогда бы не подумала!), а потом вдруг замолчал, снова зыркнул по сторонам очками и сказал, что сейчас принесет нам еще шампанского.

Больше я Бурундука не видела. А несколько месяцев спустя узнала от общих знакомых, что все очень, к сожалению, серьезно и бедняга угодил в психиатрическую больницу. Кем Бурундук работал на самом деле и чем занимался, я так и не узнала. Да и зачем? Хотя было бы здорово, если бы он и на самом деле оказался шпион.