Несколько лет назад, когда умер Александр Маккуин (Alexander McQueen), я позволила себе высказать одну мысль, за которую меня долго ругали. Я написала, что дом Alexander McQueen надо закрыть, потому что он никогда уже не будет прежним. И я до сих пор так считаю, простите. Безусловно, то, что делает Сара Бертон (Sarah Burton), вызывает у меня невероятное уважение, она старается на пределе своих возможностей. Она талантлива, креативна, но... Но это не Ли Маккуин.
Ив Сен Лоран (Yves Saint Laurent), став креативным директором дома Christian Dior, после смерти самого Диора делал очень талантливые и красивые вещи, многие из которых вошли в архивы дома и стали частью его ДНК. Но это был Ив Сен Лоран для Christian Dior, совершенно другой человек. То же самое делает сейчас Карл Лагерфельд (Karl Lagerfeld). Он виртуозно использует коды Chanel, но выворачивает их так, как ему это удобно, без оглядки на то, что делала Габриэль Шанель. Хотя, если уж мы живем в мире современной моды, то приходится играть по установленным правилам. И в предложенных обстоятельствах мне подход Эди Слимана (Hedi Slimane) и Карла Лагерфельда нравится очень – раз уж творишь, прямо скажем, «под чужим именем», то делай так, чтобы чувствовалась твоя рука, а не пытайся мимикрировать.
Этого же самого я ждала от Рафа Симонса (Raf Simons). Когда год назад дизайнер показал свою первую коллекцию prêt-a-porter для Christian Dior, я в очередной раз подумала, что нельзя, наверное, искусственно поддерживать жизнь там, где она давно погасла. Было очевидно, что Симонс предпочел safe play, если говорить футбольным терминами, боялся перегнуть с креативом и неукоснительно выполнял заветы Диора. Бар-жакет, плиссировка, полосы, розы и пышные юбки. В модных кругах даже заговорили, что Симонс не смог договориться до конца с LVMH, которые запретили ему демонстрировать индивидуальность, и был вынужден идти на поводу у бизнесменов. А те мечтали лишь об одном – поскорее увеличить продажи дома и не хотели рисковать. «Сухо», «пресно» – такие эпитеты слышала я от коллег после шоу. «Раф Симонс прямо цитировал ДНК дома» – так говорили представители Christian Dior. Но было очевидно, что элемент разочарования присутствует с обеих сторон.
Симонс как будто заявил: «Прощайте, ненавистные рамки» – и искромсал бар-жакет так, что в прорезях стало видно голое тело.
Второе шоу было похоже на компромисс. О'кей, мы разрешим тебе включить немного современного искусства, раз уж ты так его любишь, но, будь добр, не перегни палку со своим бельгийским креативом. Хотя что скрывать, в коллекцию журналисты влюбились. Особенно после феерического показа на Красной площади в честь празднования 120-летия ГУМа. Но то, что Раф Симонс показал в эту пятницу в Париже, заставило лично меня выдохнуть с облегчением. Ну, слава богу, вот он, вернулся!
Да, это все еще был прекрасный сад и девушки-цветки, о которых Симонс говорил в своем самом первом шоу для Christian Dior, на Неделе haute-couture. Критик Тим Блэнкс сказал о шоу так: «Это уже были не безобидные розы в саду Кристиана Диора, а скорее ядовитый плющ». Первым же выходом Симонс как будто заявил: «Прощайте, ненавистные рамки» – и искромсал бар-жакет так, что в прорезях стало видно голое тело. Сюзи Менкес взяла у дизайнера интервью после шоу, и он сказал о совершенно очевидных переменах так: «Первая коллекция была своего рода инетграцией. А это уже эволюция. Я двигался в сторону модернизации. Мне хотелось больше... меня». Но поскольку бизнесмены все еще не дремлют, Симонс оставил и пышные юбки, и брючные костюмы. Занервничала я только один раз, когда на подиум вышла Влада Рослякова в брючном костюме, точь-в-точь таком, как на показе осень-зима. «Ну как так? Опять? Ну было же уже ровно полгода назад!»... Но Влада повернулась спиной, и стало очевидно: плиссе из ткани с цветочным принтом – это Раф.
