Мне кажется, мир изменился в лучшую сторону. В том числе по отношению к детям. Взрослые наконец-то увидели в ребенке личность. Поняли, что это не пельмень какой-то лежит и слюни пускает, не перевязанный, ничего не понимающий червячок, а человек. И оказывается, он уже все воспринимает, все видит, а задача родителей – помогать ему развиваться, книжки читать, потому что – ой! – после трех лет многое будет уже поздно.
В моем детстве были свои радости, которые я хотела бы, чтобы были у моего ребенка.
Например, каникулы на природе. Родители переживали, что я и младший брат вырастем «городскими», и для профилактики каждое лето на один-два месяца снимали дом в деревне. Не дачу, а такой вот реальный дом. Как-то раз даже с баней по-черному. В деревне нас учили доить коров, ухаживать за лошадьми, работать на земле – огромное родителям за это спасибо. А поскольку папа кандидат физико-математических наук, в моем детстве были еще и походы на байдарках, барды и выезды с огромной компанией папиных однокурсников на побережье Черного моря. Ставили палатки где-то между Архиповкой и Геленджиком: отдельный лагерь для взрослых и отдельный – для детей. То есть у нас была своя жизнь, у них – своя.
По-моему, это классная идея – отдыхать с друзьями и друзьями друзей, у которых есть дети. Потому что, например, если у ребенка перед глазами только папа и мама, он видит одну модель отношений между женщиной и мужчиной и волей-неволей будет ее копировать. А когда ты на месяц попадаешь в огромную коммуну, где одних детей 10–12 человек, ты можешь подружиться с другими родителями. Встречаешь другую маму и думаешь: вот бы мне такую! У нас с мамой большая разница в возрасте. Я родилась, когда ей было 30. А у моей лучшей подружки мама была очень молодая, как будто она тоже подружка, но чуть постарше. Мне, конечно, это очень нравилось, мы пробовали вместе шампанское и что-то там еще.
Свою маму в детстве воспринимаешь как данность. Настоящая любовь к ней пришла, когда мне было уже за 20.
У меня нет иллюзий насчет того, что я буду дружить со своим ребенком всю жизнь и знать все его секретики. Я сама была ужасно трудным подростком. Мама для меня не стала авторитетом. А уж дружбу с родителями тогда даже представить было нельзя. В переходном возрасте человек закрывается, у него начинается своя жизнь. И уже нельзя просто так, не постучавшись, зайти к тебе в комнату или в ванную вдруг заглянуть. И когда мама хочет тебя обнять, ты уже начинаешь защищаться, тебе это неприятно. Потому что понял: это тело принадлежит тебе, и тебе не надо там ничего вытирать, не надо тебя мочалкой тереть. Дальше ты понимаешь, что есть твоя территория – комната, которая также тщательно оберегается. Есть дневник, который ты ведешь. Уверена, в этом вопросе ничего со времен моего детства не изменилось. Очень важно понимать, что ребенок – это не твое. Меня просто убивает формулировка «мы» – «мы поели», «мы пришли», «мы поспали»... Кто это «мы»? Есть отдельная планета, личность, за которую в данный момент ты несешь ответственность.
Твое дело – научить этого человека быть самостоятельным и отпустить.
Помню, мне ужасно не нравился коричневый цвет школьной формы. Мы завидовали американским подросткам, которые ходили в школу в кроссовках, джинсах и толстовках с капюшоном. И вот в 1992 году, когда я училась в шестом классе, форму отменили – никто уже не пионер, все такие свободные, у всех джинсы-варенки. А сейчас в школу вернулся регламент, и мальчиков опять одевают в пиджаки квадратного, тракторного фасона с дурацкими плечами, которые, когда они сидят за партой, где-то на ушах. Или девочки в этих жакетиках, как будто они бухгалтерши или чиновницы из РОНО.
В общем, мне захотелось сделать форму для нормальных живых детей, которые катаются на скейте, тусуются, чем-то по-настоящему увлечены. Таких, как ребята, которые работали со мной в триллере «Невеста», а потом тестировали форму и снимались для каталога. Официально мы представляем себя как «форму для активных детей современных мам». Пока это одежда для начальной школы – до пятого класса. Большая часть коллекции шьется из трикотажа. Во-первых, все эти ткани натуральные и очень приятные на ощупь. А во-вторых, если ты за каникулы у бабушки чуть-чуть припух или, наоборот, вытянулся и усох, платье все равно хорошо сядет, все равно будет струиться, скрывая недостатки фигуры.
Я смотрела одежду наших конкурентов. Там же сумасшедшая разбивка по размерам – рост и на него еще три варианта полноты. С трикотажем ничего этого не нужно. Потом – в платьях, рассчитанных на первый-третий класс, у нас идут завышенные талии. У девочек в этом возрасте животики еще торчат, маленькие плечи, и если талию чуть-чуть поднять, получается то, что надо. А вот те, что постарше, наоборот, хотят, чтобы было все по-взрослому. И талия на месте, и рукава другие.
А еще ведь есть формат. Это как нужно постараться, чтобы сделать из темно-синих платьев по колено с юбкой плиссе что-то интересное. Приходится ломать стереотипы, придумывать хитрости. Например, есть у нас пиджак с маленькой молнией внутри а-ля косуха. Ребенку нравится, он понимает намек, а училка не догонит. Хотим шить некоторые модели из джинсовой ткани. Если взять темный цвет, в школе не заметят.
Придуманную Александрой одежду для школы тестируют ребята, с которыми она вместе снимались в триллере «Невеста»:
Записала: Юлия Сонина
Фото: архивы пресс-служб
Фото: архив пресс-служб
