В первый день Парижского салона 1865 года разразился грандиозный скандал. Изучая экспозицию с работами известных художников, чопорные аристократы-гости наткнулась на картину, которая возмутила их до глубины души. С полотна «Олимпия», написанного Эдуардом Мане, на публику бесстыжими глазами смотрела обнаженная проститутка. Обращенная лицом и телом к зрителям, эта женщина на лежала на белоснежной постели. Расслабленная, уверенная в своей красоте и ничуть не смущающаяся собственной наготы. Будто бы понимая, что она неизбежно станет пристальным объектом внимания общественности, героиня картины «дополнила» свой образ украшениями — крупным цветком, вплетенным в ее густые рыжие волосы; черной бархаткой, завязанной на шее небрежным и игривым бантиком; а также массивным золотым браслетом, украшенным элегантной подвеской-капелькой.
При одном взгляде на «Олимпию» джентльмены потеряли над собой обладание — им показалось, будто бы они оказались не в Парижском салоне, а забрели в местный бордель. Однако поборов смущение, они пришли в ярость. Мужчины начали громко возмущаться и бранить художника, поправшего все мыслимые и немыслимые приличия. А некоторые из них даже попытались плюнуть на полотно или проткнуть его тростью. К счастью, охранникам удалось пресечь порчу картины и защитить ее от разъяренной толпы. К вечеру того дня организаторы выставки поняли, что с «Олимпией» надо что-то немедленно делать. Сначала они приняли решение унести картину в самый дальний зал и повесить ее повыше (чтобы никто не смог достать до нее), а потом и вовсе убрали скандальное полотно из экспозиции. От греха подальше.
Впоследствии журналист Антонин Пруст безжалостно резюмировал: «От уничтожения „Олимпии“ публику отделили лишь меры предосторожности, принятые администрацией». Но, пожалуй, самая гневная и обличительная рецензия на картину была опубликована в издании Grand Journal. «Никогда и никому не приходилось видеть чего-либо более циничного, чем эта „Олимпия“. Это самка гориллы, сделанная из каучука… Молодым женщинам в ожидании ребенка, а также девушкам я бы посоветовал избегать подобных впечатлений», — написал представитель журнала.
Однако что же так возмутило гостей выставки, настоящих эстетов, которые с восторгом отзывались о «Рождении Венеры» Боттичелли, «Венере Урбинской» Тициана и «Спящей Венере» Джорджоне — великих полотнах, центральное место на которых было также отведено обнаженной женщине? Все дело в том, что Эдуард Моне оказался первым художником, который осмелился изобразить в таком виде не нимфу — героиню мифа или древней истории — а вполне обыкновенную женщину. Да к тому же еще и представительницу порицаемой обществом профессии. К слову, даже название картины отсылало к миру запретных удовольствий. В 1860-х годах большинство дорогих парижских проституток использовало эффектное античное имя Олимпия в качестве своего «творческого псевдонима».
На картине «Олимпия» Эдуарда Мане были и дополнительные символы, намекающие на род занятий героини. Туфля, спадающая с ноги Олимпии, — знак утраченной невинности. Орхидея в волосах женщины, считающаяся сильным афродизиаком. Кошка на постели — символ сексуальной распущенности. И, наконец, роскошный букет, который клиенты чаще всего преподносили в качестве подарка своим любимым куртизанкам.
Казалось, что единственным человеком, который поддержал смелость Эдуарда Мане был Эмиль Золя (несмотря на то, что предыдущие работы художника были встречены им негативно). Когда французского писателя и одного из самых уважаемых мужчин парижского общества XXI века спросили о том, что он думает о печально известной картине своего современника, он дал очень неожиданный ответ: «Когда наши художники дарят нам очередную „Венеру“, они исправляют природу и лгут нам. Эдуард Мане же спросил себя: зачем продолжать врать? Почему не сказать правду? Он познакомил нас с Олимпией — живым олицетворением нашего времени. Фигурой, которую вы можете встретить на [любой парижской] улице».
Впрочем, даже оценка Эмиля Золя не смогла переубедить разгневанную общественность. Спасаясь от гонений и ярости парижских буржуа, художнику пришлось уехать в провинцию, а потом и вовсе сбежать в Испанию. Свою выстраданную «Олимпию» Эдуард Мане, разумеется, забрал с собой и на протяжении 25 лет бережно хранил в своей мастерской, подальше от посторонних глаз. Когда художника не стало, скандальная картина была выставлена на продажу вместе с другими его работами. Однако ни один покупатель не захотел приобрести «Олимпию». Прошло 17 лет, прежде чем картина, наконец, была реабилитирована благодаря другу Моне Клемансо (в то время премьер-министру Франции) и заняла свое место в главном музее страны — Лувре.
Музе художника, позировавшей для «Олимпии» и его других полотен, натурщице Викторине Меран, тоже не посчастливилось получить прижизненного признания. Эдуард Мане познакомился с ней на одной из улиц Парижа. Он был так очарован ее красотой, что незамедлительно подошел к ней и пригласил в свою мастерскую для позирования. И 18-летняя Викторина согласилась, сочтя это самым простым способом заработать деньги. Впоследствии она стала настоящим другом Мане и всегда поддерживала его, когда злые языки обесценивали его работы и распускали грязные слухи о романтической связи художника и его натурщицы. Порой Викторина даже отказывалась от денежного вознаграждения за позирование, прекрасно понимая, что Мане нечем ей заплатить.
Повзрослев, Викторина захотела построить карьеру актрисы и даже уехала в Америку. Но ничего не вышло, и она была вынуждена вернуться на родину. Затем муза Мане стала брать уроки рисования, намереваясь пойти по стопам своего наставника. Одна из ее художественных работ даже была представлена на Парижском салоне 1885 года. И тот момент, увы, оказался единственным пиком творческой карьеры Викторины. Постепенно она начала опускаться: пристрастилась к горячительным напиткам, завела интрижку с натурщицей Мари Пеллегри и стала торговать рисунками сомнительного происхождения. В конце XXI века парижские обыватели нередко встречали Викторину на площади Пигаль. Некогда талантливая натурщица разгуливала в лохмотьях вместе с любимой обезьянкой на плече и просила милостыню. Скончалась Викторина в 1927 году в полном забвении.
Только на рубеже XX–XXI веков люди вновь о вспомнили о Викторине Меран. Начинающий искусствовед Юнис Липтон провела достаточно подробный анализ жизни этой женщины, который лег в основу ее работы «Alias Olympia: A Woman's Search for Manet's Notorious Model and Her Own Desire» 1992 года. А впоследствии Викторина стала главной героиней многих художественных произведений — от дебютного романа британской писательницы В. Р. Мэйн «Женщина без одежды», посвященного бурным отношениям художника и его натурщицы, до фильма «Интимная жизнь: женщины в жизни Мане» и оперы «Викторина».
Любопытно также, что волна интереса к жизни Викторины совпала с новыми претензиями в адрес знаменитой «Олимпии» Мане. Активисты, отстаивающие расовое и гендерное равенство, обратили внимание на вторую героиню, изображенную на полотне, — темнокожую служанку. И поскольку эта картина была написана всего через 15 лет после отмены рабства во Франции, наши современники увидели в ней пагубные следы укоренившихся на Западе стереотипов, принципов деления общества по расовому признаку.
В конце 1990-х годов нью-йоркская художница и критик Лоррейн О 'Грейди опубликовала эссе под названием «Служанка Олимпии: возвращение черной женской субъективности», в котором написала: «Горничная Олимпии, как и все другие „периферийные негры“, представляет собой механическое, вспомогательное существо, которое удобно сливается с фоновой драпировкой. Тогда как смелый взгляд Олимпии часто упоминается как вершина неповиновения патриархату, оппозиционный взгляд горничной Олимпии игнорируется; она — часть фона, ее присутствию никто не придает особого значения».
Кажется, печально известная «Олимпия» никогда не сможет угодить человечеству. В этой картине всегда остается элемент скандальности. Но какой именно — зависит от объектива времени.
Фото: Getty Images
