«Он говорил: „Я бью — значит люблю“»: три реальные истории жертв домашнего насилия

Маргарита Грачева, Серпухов

Это был период развода после пяти лет вполне хорошего брака, в котором у нас родилось двое сыновей — Дима и Даня. Бывший муж вывез меня в лес, несколько часов пытал и отрубил кисти рук. Он же после этого отвез меня в больницу.

Левую кисть удалось пришить — ее нашли в лесу. Операция длилась девять часов. Мне повезло — на улице в тот день было ноль градусов: при «минус двух» наступает обморожение, а при «плюс двух» — разложение. Вторую кисть спасти было невозможно, ее заменили на бионический протез.

Даже сейчас, анализируя эти отношения, я не могу увидеть предпосылок для такого поступка. Да, у него сложный характер, но у всех бывают недостатки.  

Сейчас я боюсь момента, когда Грачев выйдет из тюрьмы (Дмитрий Грачев получил 14 лет колонии строгого режима —  прим. М.С.) — он же может убить. Тогда и вспомнят, что была такая Маргарита Грачева, и нужно было принять закон о домашнем насилии. А наше государство пока ничего не делает, чтобы защитить. Например, за месяц до того «ужаса» я написала заявление на бывшего мужа: он угрожал мне ножом, из-за необоснованной ревности и предстоящего развода.

7 декабря участковый закрыл это дело, ничего не предпринимая для моей защиты, а 11 декабря — мне отрубили руки. 

Для меня человека по имени Дмитрий Грачев больше не существует. Я просто стерла его из своей памяти. И дети очень редко о нем говорят. Знают, что папа в тюрьме, примерно понимают, почему. Но старшему скоро 7 лет, и он пойдет в школу. Думаю, там он сможет узнать часть правды, поэтому мы обязательно поговорим с сыновьями об этом заранее. Чуть попозже. Они еще дети и не очень осознают масштаба катастрофы, не понимают, что означает потерять руки — тем более, я стараюсь сохранить для них прежний, привычный ритм жизни. Я вернулась за руль, самостоятельно отвожу их в детский сад, куда-то ходим вместе. Сыновья острых перемен не чувствуют. 

Мое актуальное физическое состояние, конечно, было бы невозможно без частной помощи. Ведь государственную поддержку на реабилитацию я получила лишь спустя полтора года — это очень долго. За это время люди теряют драгоценное время на восстановление и очень часто впадают в депрессию. Психологически я сама себя вытащила. Даже к психологу не обращалась. Не считаю, что так правильно — многим необходима помощь профессионала, просто я человек такой. Например, всегда уверена в том, что лишь бы все были живы и здоровы — остальное одолеем!

Важно уметь радоваться мелочам. Люди после самоизоляции могут это понять: когда выходишь на улицу и радуешься солнечному дню. Так и я радовалась, когда мне сделали протез, и я, например, смогла сама сделать себе кофе — это было настоящее достижение! Еще для меня было важно научиться закалывать волосы — но, к сожалению, я так и не научилась, никакими способами. Без посторонней помощи — нереально. Все очень сложно: протезы хрупкие, их нельзя мочить, они не сенсорные, скажем, застегнуть молнию ты не сможешь. У меня достаточно современный протез, у него всего восемь вариантов хваток, но, чтобы вы понимали, у человеческой руки — более ста. Протез — это помощник, но он никак не заменит руку. 

Говорить о домашнем насилии сейчас стали больше. Помню, какой резонанс вызвал мой случай, но сколько таких трагедий было до и после меня? Увы, на законодательном уровне не изменилось ничего за все эти годы. Никакой помощи и защиты ждать не приходится. Мне часто пишут девушки, рассказывают свои истории, спрашивают совета. И все, что я могу сказать: «Надейся на себя и на свои силы». Если бы у меня была возможность работать в Государственной думе, я бы внесла свое веское слово на тему домашнего насилия, и затронула бы тему инвалидности — эта тема тоже для меня очень актуальна.

Доверять мужчинам я не перестала. Было бы странно судить о людях в целом по одному человеку. Сейчас у меня есть отношения. Но не будем об этом. Пусть личное останется личным.

Татьяна Румянцева, Ленинградская область, «Народная Миссис Санкт-Петербург 2017»

В России под физическим насилием в первую очередь подразумевают буквальные побои, но это не совсем правильно. Муж не избивал меня до реанимации. Но физическое насилие — это не только переломы, это и щипки, и «хватания», и выталкивание за дверь квартиры. Эпизоды, когда на тебя замахиваются, запирают в квартире или отбирают телефон, в моей жизни в какой-то момент стали нормой. «Кому ты такая нужна, кто тебя еще полюбит кроме меня, ты плохая мать», — говорил он. Психологическое насилие в моем случае было порой страшнее физического. 

Мы познакомились, когда мне был 21 год. Будущий муж старше на 5 лет. Я работала учителем начальных классов. Он заметил меня случайно. Я гуляла с детьми возле школы, он мимо проходил. Была зима, очень холодно. Как он потом сказал мне: «На твоем лице, казалось, светились одни глаза, я сразу влюбился». Наши общие друзья говорили: «Смотри, какой он прекрасный, плюс хорошая работа (строитель-подводник), есть квартира, машина, мотоцикл».

Со временем я ему доверилась. Почувствовала, что мне может быть спокойно рядом с этим человеком. Он проявлял внимание, ухаживал, поддерживал. Правда, например,  когда мы ругались, он маниакально названивал по телефону. Я не брала трубку — он приезжал и ждал у подъезда. Тогда это казалось пылкостью, проявлением чувств. Сейчас это кажется «первым звоночком».

Новость о появлении дочки он воспринял прекрасно. К этому времени мы уже отметили свадьбу и жили вместе. Первый случай насилия произошел, когда ребенку исполнилось 5 месяцев. Мы собирались ехать на дачу. Случилась бытовая ссора — накипело. В какой-то момент он схватил меня и повалил меня. Я испытала шок. Меня трясло. Хотела звонить в полицию. Но мы помирились.  

Ситуация повторилась через 4 месяца. Во время ссоры он замахнулся на меня и придавил к стене. Я говорила, что не хочу вести диалог, просила выпустить, он довольно долго не выпускал.

В 2017 году я стала «Народной Миссис Санкт-Петербурга», его это раздражало. Мужу категорически не нравилось, что у меня есть хобби —  своя танцевальная группа. Когда я возвращалась с репетиций, он агрессивно выталкивал меня из квартиры «Иди, откуда пришла!». Я стала жить в ситуации стресса и страха, больше не хотела возвращаться домой.

Классика жанра — мы снова и снова переживали с ним все циклы насилия: сначала само насилие, потом извинение, примирение, задаривание подарками, после — нарастающее напряжение и — снова насилие. В один момент я поняла, что даже фаза извинений уже отсутствует, мне срочно нужна помощь. Первым делом обратилась на телефон доверия, оттуда вышла на кризисный центр для женщин. Так началась моя работа,  моя трансформация.  

Я подала на развод, но продолжала оставаться с ним.

Были страхи, я не знала, где и на что жить. Мне не хотелось уходить, я надеялась, что он изменится. Терпела до последнего. Жертва всегда оправдывает агрессора. Временами все еще думала, что я не так себя вела, поэтому и получаю.

В один из вечеров я вернулась домой после учебы (училась на курсах в петербургской  «Школе кино»), он схватил подушку и стал меня душить до потери дыхания. Это было очень страшно, я всерьез испугалась за свою жизнь.

Абьюзеры умеют быть хорошими друзьями, сыновьями, родственниками, коллегами, они страшно переживают за свою репутацию, боятся, что соседи могут узнать, на что они способны за закрытыми дверями. Каким-то чудом сообразила, что нужно как можно громче орать. Я сопротивлялась, подушка мешала, но у меня получилось его напугать. Это  спасло. Он убрал подушку с моего лица.

После этого случая я в очередной раз поехала к участковому — выглядела плохо: лицо распухло, с кровоподтеками. В полиции спросили: точно ли я уйду после этого раза? Я ответила: да, однозначно. Тогда они с ним поговорили. Мне тут же поступил звонок от мужа: «Спасибо за полицию, меня сейчас на год могут лишить работы».

Мама меня не приняла и не смогла поддержать. Считала, что он хороший отец, и все мои рассказы — выдумки, я это заслужила. Я ушла в дом бабушки и дедушки. Денег не было. Но постепенно жизнь наладилась. Я получаю детское пособие, подала на алименты, подрабатываю как репетитор, как водитель такси и как почтальон — и мне это нравится. Я, наконец, нашла себя, нашла любимое дело, я создатель и директор конкурса красоты и материнства «Миссис Пушкин» (для замужних жительниц города Пушкин).

Долгое время я боялась рассказать свою историю. Сейчас мне уже не страшно говорить об этом. Хочу на своем примере показать, что пострадавшая женщина не одинока, даже если близкие и родные ее не поддержали. Выход из токсичных отношений возможен и свободная, счастливая жизнь после.

Елена Акулова, Екатеринбург, 3 детей

Я поняла, что живу со странным человеком, когда родился первый ребенок, это было в 2011 году. Начались зубы, температура, бессонные ночи. Муж стал проявлять агрессию в мою сторону: я думала, что нервы у него из-за недосыпов. Сейчас я более-менее стою на ногах, а тогда была, как заколдованная, думала, все обойдется, он исправится.

Серьезные неприятности начались в 2014 году, когда у нас уже было трое детей. Мне пришлось сидеть с ними дома, я была в полной зависимости от супруга. Жили мы в квартире моей мамы. После ее смерти я продала квартиру, купила новую, увеличила немного площадь — и это автоматически стало жильем, купленным в браке. Если до этого супруг был просто зарегистрирован, то сейчас он получил некоторые права на жилплощадь и почувствовал власть над другими. Человек стал размахивать руками, ногами — меня избивали так, что терпеть это было уже невозможно. В 2015 году я написала заявление и подала в суд, его привлекли по статье 119 УК — «Угроза убийства», назначили в качестве наказания 280 часов общественных работ. Судья мне сказал: «Такие не исправляются». Тогда я окончательно поняла: правильно, что подала на развод.

Из дома мы с детьми буквально сбежали. Находимся в бегах с 2015 года. Это случилось еще до развода, младшему было четыре месяца, мы только из роддома, можно сказать. Но терпеть было невозможно: меня избивали, пытались убедить в том, что я ненормальная. Муж написал два заявления в органы опеки, утверждая, что я хочу выбросить детей из окна… Человек на глазах превращался в чудовище.

У него были психозы. Он собирается на работу — нужно поскандалить. Мы же с детьми никуда не идем — мы виноваты, у него агрессия. Приходит с работы — мы лежим, ничего не делаем. Это было всплесками. Он мог за секунду впасть в ярость и чуть ли не убить. Ярость висела, как облако, была ощутима на физическом уровне.

На улице применял изощренные методы. Например, хватал за мизинец, начинал выворачивать руку незаметно. Стоял и улыбался. Он все время улыбается, когда агрессивен, даже в ярости.  

Извинился он только один раз — в 2013 году, когда сильно ударил меня о косяк стенки. Я разбила губу, шрам до сих пор стался. Видимо, напугали уголовным наказанием. Он сказал: «Судья посоветовал помириться. Тебе что подарить? Может, цветы?». Человек искреннего сожаления не испытывал.

Я держала люльку на руках. Малышу было месяца три. Он раздул из ничего очередной конфликт, ударил по лицу… Я позвонила психологу и сказала, что больше так не могу, уезжаю. Была весна. Стою у подъезда с автолюлькой, он неожиданно налетает на меня и с размаха бьет по лицу.

Итак, благодаря поддержке фонда помощи жертвам домашнего насилия, в один прекрасный день я  выехала из собственной квартиры. Там остались все вещи (бывший муж воспользовался нашим отсутствием и вынес из квартиры все мои личные вещи, вплоть до швейной машинки и документов — дважды вскрывал квартиру и жил там некоторое время, хотя, повторюсь — квартира ему не принадлежит, запугивал и избивал арендаторов, ломился к ним в квартиру).

А мы с детьми «пошли» по приютам, довольно долго жили при храмах, там нет ограничений по срокам пребывания. Пока было неизвестно наше местонахождение, все было спокойно. Но я пытаюсь лишить его родительских прав. Из-за судов стало известно, где мы находимся. Он начал регулярно наведываться.

Бывало врывался, выносил вещи. Сейчас мы живем в общежитии, здесь вахтер, он не может подняться, на вахте его не пускают.

Детей я оградила, как смогла. Они его не видят. Старший, наконец, ногти перестал грызть. У нас были нехорошие неврозы, у ребенка наблюдались непроизвольные нервные движения. Дети рисовали кошмарные рисунки. Сейчас мы посещаем невролога, занимаемся, развиваемся, как можем. Пока его нет, все немного успокаиваются (бывает, полгода не появляется).  

Его не могут лишить родительских прав. Он не платит алименты, а перед судом обязательно переведет «копейку» — максимум 3000 рублей за четыре месяца на троих детей. И приставы довольны. Но мы будем подавать иски с просьбой о лишении бесконечно, пока дети не вырастут.