У поклонников Антона и Therr Maitz есть особенно веский повод ждать их выступления на фестивале Summer Sound дизайн-завода Flacon 10 августа — там впервые прозвучат live некоторые песни с долгожданного нового альбома Capture: в iTunes на него уже давно есть предзаказ, но скачать до сих пор можно только один трек — меланхоличную балладу Container. На нее несколько месяцев назад было снято весьма зрелищное видео: в нем Антон сыграл старика, лежащего в палате реанимации. Опыт интересный и пугающий одновременно: «Сначала мы все хихикали: мол, какой смешной старикашка получился! – вспоминает Беляев. — А потом я мельком увидел свое отражение в зеркале над раковиной и, честно говоря, вздрогнул. Заранее это не предполагалось, но я получился похожим на мою родную бабушку».
На вопрос о том, какой будет его настоящая старость, Антон отвечает не задумываясь: «Хоть в семьдесят, хоть в восемьдесят — буду заниматься музыкой!». Было бы странно услышать от него что-то другое: он слишком долго шел к тому, что сейчас имеет, чтобы так легко от этого отказываться. Когда участие в шоу «Голос» сделало его звездой всероссийского масштаба, Антону исполнилось 34. При этом выступать он начал с 14, так что путь к славе и правда получился витиеватым.
Сейчас, пять лет спустя после шоу, имя Беляева уже не ассоциируется с «Голосом». Его группа Therr Maitz — абсолютно самостоятельное и очень самобытное явление российской альтернативной поп-музыки, а сам он — любимец музыкальных критиков, редакторов глянца (GQ дважды включал его в список самых стильно одетых мужчин страны!) и журналистов вообще — такого ироничного, эрудированного и остроумного собеседника среди героев нашего времени еще поискать. Беляев способен часами рассуждать на самые разные темы: от творческого кризиса до моды и феминизма. Его словоохотливостью я с радостью воспользовалась, дозвонившись до Антона, когда он готовился к очередной журнальной съемке в Сочи.
Антон, вы довольно долго шли к славе. Наверняка у вас успели сформироваться какие-то свои представления о российском шоу-бизнесе. Что из этого оказалось правдой, что — иллюзией?
Честно говоря, я уже не помню, что я думал «до того». В любом случае, мне кажется, человек, который стоит у входа все равно как-то по-своему представляет себе то, что находится за дверью. Реальность никогда полностью не соответствует ожиданиям… Вот вы были в Диснейленде?
Нет.
А как вы себе его представляете? Вы, типа, заходите и там все так здорово, так классно, да?
Примерно.
Но вы не можете знать, что, например, до киоска с мороженым идти от входа пятьсот метров. А вон на ту классную горку надо отстоять получасовую очередь. Так же и с шоу-бизнесом. Все думают, попасть туда значит подняться на некий новый уровень, получить к чему-то доступ. Вот попадете — и с этого момента все будет легче. Отчасти это и правда так. Но есть эти очереди, есть толкающиеся люди, кричащие дети. Есть, в конце концов, эти 500 метров, которые нужно пройти, чтобы купить мороженое.
Шоу-бизнес – это обычная жизнь, никакого волшебства, никакой магии. Это просто еще одна сфера, в которой работают люди. Со своими странностями, со своими проблемами.
А ваши «пятьсот метров до мороженого» — это что? Что вы больше всего не любите в своей работе?
Пожалуй, проверять интервью. Мне по природе моей вообще неприятно читать что-то о себе, какие-то свои мысли. Особенно если я, например, устал, не спал, лечу в самолете.
Так не проверяйте. Журналисты только рады будут!
Не-е-ет, так дело не пойдет! После «Голоса» была пара случаев, когда я прочитал свое интервью в сети и просто офигел от того, каким идиотом выгляжу! Все потому что живую речь иногда совершенно бездушно переносят на бумагу. И чтобы такого не было, приходится проверять. Это уже паранойя.
Второй нелюбимый момент — рутина, связанная с производством музыки. Ее здесь огромное количество! Хочется прийти, сесть, обо всем забыть и начать творить, но ты понимаешь, что потом тебя ждет колоссальная техническая работа. Это отвлекает мыслей о творчестве.
У вас бывает творческий ступор, когда ничего не сочиняется?
Конечно, бывает. Но это преодолимо. Нужно просто сесть и работать, других вариантов нет. Вдохновение не может приходить к тебе каждый раз, когда оно тебе необходимо. Это не жена, которую ты можешь попросить: «Пожалуйста, побудь со мной». Или: «Пожалуйста, сделай мне чай». Это абсолютно независимая субстанция: захотело появилось, не захотело – не появилось. Вы не можете его вечно ждать, поэтому лучше взять ситуацию в свои руки.
Например, недавно я был в Хабаровске. Жил там довольно долго. Причем на очень странной квартире. Это был недостроенный офис с облупленными стенами и моим матрасом между кирпичами. Все в бетонной пыли. И со мной там жил еще один человек, мой друг. Он не музыкант, просто продвинутый меломан. И вот, в один прекрасный день мне нужно было написать гимн для одного местного мероприятия. До дедлайна оставалось пять часов, а у меня не было написано ничего. Вообще ни ноты! И тогда я посадил друга рядом и попросил мне помочь. Я писал, а сам его постоянно спрашивал: «Так нравится?... А так?... А вот так?». Он просто был слушателем и немного критиком. Чтобы включиться в работу мне нужна была чья-то адекватная реакция. Я ее получил и все сделал. Это только один из приемов, но он очень действенный.
Ступор часто находит на перфекционистов. Себя к ним причисляете?
Да, и перфекционизм, конечно, жутко отравляет жизнь. Но вот, в чем парадокс: думаю, благодаря ему я получил в итоге то, что хотел. Понимаете, я ведь работаю в довольно сложной области. Та музыка, которую мы создаем, она не массовая. В ней, чтобы добиться результата, нужно постоянно доказывать свое право на существование. Огромное количество музыкантов, работающих в близком нам жанре, так и не смогли достучаться до слушателя. А мы смогли, отчасти потому что мой максимализм сыграл мне на руку.
Я никогда не делал музыку так, чтобы она классно звучала в провинциальном баре. Я делал музыку так, чтобы она классно звучала на церемонии «Грэмми». У меня, конечно, так никогда не получалось, но я всегда старался. И, я думаю, публика это стремление всегда чувствовала.
Кстати, о «Грэмми». Все ваши тексты на английском. Это сильно усложняет вам задачу?
Да, усложняет. Тем более, что тексты у нас чаще всего непростые, так что стихи меня всегда очень беспокоят — даже больше, чем мой акцент. Возьмите Шекспира, например. У него все так сложно, что даже англичанин без словаря не разберется! Запутанные смысловые обороты, сложные построения, в которых, по большому счету, довольно простой смысл. Он умеет очень сложно и красиво рассказать об обыденных вещах. В идеале хотелось бы, конечно, научиться писать так же.
Кстати, недавно вышло забавно. Мы с женой были во Флоренции, завтракали там с американцами — две семейные пары в возрасте, живут под Лос-Анджелесом. Жена моя как только с кем-то знакомится, сразу начинает: «А у меня муж музыкант!». Они: «Ну и что он там поет?». А она: «А вот, посмотрите!». Мы включили им Container. И они прослезились! Сказали: «Ничего себе! Вот это стихи! Какие грустные!». Для меня это было очень серьезной похвалой. Я будто «Оскар» получил прямо там, за завтраком.
Резонный вопрос: не собираетесь покорять Запад?
Собираемся. Но для этого надо подготовить почву. Мы постепенно наращиваем аудиторию за границей. Если три года назад в Аргентине и Бразилии нас знали шесть и двенадцать человек соответственно, то сейчас это уже сотни, тысячи людей. Мы видим, как оживляются соцсети, как появляются какие-то отклики от людей со всего мира. Ездим на зарубежные фестивали, и там нас часто, хоть и не всегда, хорошо принимают.
Но, конечно, этого еще не достаточно. Нужен какой-то большой выброс, большой взрыв, который позволил бы увеличить эту аудиторию в разы и одномоментно — иначе придется ждать очень и очень долго. И я пока думаю над тем, что это могло бы быть. Идти на телешоу, даже на британское, уже не вариант. Год назад возникла идея нанять маркетинговую фирму, которая занимается продвижением музыкантов: организует рекламу, инфоповоды, эфиры. Но это штука серьезная и затратная. Так что решение пока не принято. В идеале хотелось бы, конечно, выстрелить по всем фронтам как Beyonce и Jay Z. Но это в идеале.
Beyonce и Jay Z еще и на fashion-публику работают. А вас один журнал дважды включил в список самых стильных. Так что кое-что общее все-таки есть.
Да, но это, скорее, случайность. Я не модник. Я просто люблю удобство и аккуратность. Мне кажется, это воспитание. Меня мама научила одеваться, рассказала, что плохо, а что хорошо — что не надо, например, надевать спортивный костюм с ботинками. В брендах я особенно не разбираюсь, стилем специально не занимаюсь. Просто знаю, что на концертах должен выглядеть достойно. Когда надо, забегаю в магазин и хватаю все, что кажется подходящим. Выбор одежды у меня занимает минут 10-15 максимум. Обычно выбираю универсальные вещи и «клонирую» их. У меня, грубо говоря, тридцать пять одинаковых футболок, пятнадцать одинаковых штанов.
Вообще у нас в стране культура дендизма была убита. Сейчас считается, что мужчине вроде как стыдно быть красивым, стильным, ухоженным…
Правда? Я живу в пределах Садового кольца, и мне так не кажется. По-моему, все у нас с этой культурой в порядке.
Кстати, возвращаясь к поездке во Флоренцию. Мы там попали на выставку Pitti Uomo. На улице там было просто нереальное количество модных персонажей! Куча мужчин, которые все как с обложки, у которых одинаковая ровная щетина, загорелые, белозубые, в красивых костюмах. Просто театр! И это прикольно. Хотя сам я в этом плане довольно непритязателен, мне кажется, люди хорошо одетые и ухоженные в меру, не «отполированные», у окружающих вызывают больше позитивных эмоций, чем негативных.
Как вам кажется, еще остались вещи, которые можно считать сугубо мужской или сугубо женской прерогативой?
Остались. Я вообще, с одной стороны, достаточно прогрессивен: я, например, не гомофоб, готов понять и принять любые взгляды, отличные от моих. С другой, я все-таки немного сексист. Считаю, что у мужчин и у женщин есть свои функции. Скажем, я работаю вместе с женой, и если бы ее не было рядом, думаю, все сложилось бы совсем не так удачно. Я без нее практически ничего не могу. Она меня дополняет, стабилизирует, учит каким-то простым, но непостижимым для меня вещам.
Но ведь, наверное, она это делает, просто потому что это свойство ее характера, а не потому что она женщина?
Нет, именно потому что она женщина. У нее есть способность разглядеть то, чего я разглядеть не могу, так как занят другим — я, образно выражаясь, воюю, размахиваю мечом, мне не до нюансов. В то же время, когда ситуация накаляется и нужно принять твердое решение, она не может обойтись без меня. Ее могут начать прогибать, вводить в заблуждение, уговаривать, а она, в силу природной женской доброты, будет уступать. Тогда она приходит ко мне, говорит: «Слушай, я запуталась». Я беру в руки саблю и решаю проблему. Редко в одном человеке сочетается все, что нужно для жизни, так что лучше нам, мужчинам и женщинам, все-таки держаться вместе.
С появлением ребенка вы поняли что-то глобально новое – о себе, о жизни? (В мае прошлого года у Антона и его жены Юли родился сын Семен – прим. ред.).
Думаю, я еще в процессе осознания. Главное, что я пока понял, это то, что быть отцом мне очень нравится. До того, как это со мной произошло, я к родительству относился очень спокойно. Говорил: «Да мне без разницы, будет у меня ребенок или нет». Но как только он появился, понял, какая это огромная, серьезная, важная часть жизни.
Если бы вы могли на один день превратиться в любого человека на Земле, кого бы выбрали?
Интересный вопрос… Наверное, какого-нибудь серфера.
Весь день серфили бы где-нибудь в Австралии?
Да, что-то вроде того. Хотя мне, честно говоря, в целом нравится моя жизнь. Кое-что меня в ней не устраивает, но она близка к тому, чего я всегда хотел. Да и вообще опыт подсказывает: идеальных жизней не бывает.
Фото: архивы пресс-служб
