Александр Цыпкин: Последний раз я у тебя интервью брал… Нет, мне страшно это произнести, 12 лет назад. У нас цикл! Каждые 12 лет.
Ксения Раппопорт: Хорошая частота. Болтливыми нас точно не назвать.
Александр: Итак, тема номера — литература. Ты прочла мою последнюю книгу?
Ксения: Нет. Я, к сожалению, мало успеваю читать, так что не обижайся, ты не единственный, кого я не прочла за это время.
Александр: Подарю тебе книгу, хотя меня можешь и не читать. Я подожду, пока тебе принесут мою пьесу. Тогда уже придется. Вот у тебя, к примеру, было хоть раз, чтобы ты играла в спектакле, поставленном по пьесе живого автора, который тоже приходил бы на репетиции, его можно спросить, что именно он имел в виду?
Ксения: Не-а.
Александр: Интересно было бы делать?
Ксения: Да.
Александр: И кто из современных авторов просится на сцену или в кино, по твоему мнению?
Ксения: Например, «Брисбен» Водолазкина. Просто готовый киносценарий. И книга упоительная. Прочла и тут же стала в уме кастинг делать. Или Марина Степнова — «Сад», «Женщины Лазаря», это тоже абсолютно кинематографическая проза. То есть ты, когда читаешь, просто смотришь фильм. Там такие характеры точные, объемные, настолько все внутренние переходы и мотивы описаны, такие потрясающие, тонкие, узнаваемые детали, что просто бери и снимай.
Александр: Ты читаешь литературную основу, если попадается сценарий на основе книжки, романа?
Ксения: Конечно, это очень полезно. Главное потом не впасть…
Александр: В режиссуру?
Ксения: Не в режиссуру, а в тоску от того, насколько мало в сценарии или пьесе от самого романа.
Александр: Ну да, люди редко задумывается о том, что «Анна Каренина» — это страниц 700, а сценарий фильма — дай бог 100 крупным шрифтом, 10 % от всего романа. Представляешь количество людей, которые, посмотрев фильм, не станут читать роман, так как решат, что все уже узнали из экранизации? С этой точки зрения кино в чем-то девальвирует литературу.
Ксения: А ты думаешь, что те люди, которые не захотят читать роман после фильма, вообще когда-нибудь прочли бы эту книгу?
Не знаю, утешу я тебя или расстрою, но есть зрители, которые приходят на «Гамлета», и реально не знают, чем закончится спектакль, понимаешь?
Они искренне следят за тем, кто в результате выживет, кто кого убьет и, вообще, кто кому здесь кто. Если эти люди потом захотят прочесть «Гамлета», возможно, их будут единицы, но все равно получается, что именно театр подтолкнул их к прочтению книги. Я знаю человека, который после нашего «Вишневого сада» всего Чехова перечитал.
Александр: Можешь объяснить феномен Чехова? Вот, казалось бы, ничего в «Вишневом саду» особого не происходит…
Ксения: Ну как это ничего не происходит?
Александр: Ну ничего сверхъестественного, нет поворотов сюжетных, бытовая ситуация — одни хотят остаться, а другие хотят в будущее.
Ксения: Мне все-таки кажется, что это про непреодолимое различие ценностей. Для Раневской и Гаева имеет смысл то, что, хоть они сами и разорятся и пропадут, но вишневый сад, гордость всей губернии, останется. Просто потому, что он дико красивый, он посажен предками, это историческое место и оно будет жить после них, его увидят внуки и правнуки. Или мы просто все вырубим, построим коттеджный поселок, получим по 25 рублей за каждый дом и станем богатыми. Это непростой выбор. Все считывают «Вишневый сад» как историю про то, что эти надменные непрактичные интеллигенты, которые витают в облаках, не услышали и не поняли, какое отличное предложение сделал им разумный Лопахин. А там приходит человек и говорит: «Давайте в Эрмитаже сделаем отель! Будут шикарные номера, будет казино, сделаем все классно, заработаете кучу денег!» А они говорят: «Простите, но вы ничего не понимаете. Это Эрмитаж, он должен остаться для потомков. Да, мы разоримся, но это Эрмитаж!» В спектакле есть изображение — пленка ч/б, где зритель видит этот самый Сад. Знаешь, где мы это снимали? В Германии, потому что у нас таких садов не сохранилось. А там все сохранено, саду 150 лет, вишни цветут, яблоки растут, варят варенье и угощают сидром.
Александр: Ты не думаешь, что это отсутствие прогресса? Ты думаешь, что Лопахин несимпатичен?
Ксения: Почему? Лопахин как раз очень симпатичен.
Александр: Ну, почему бы я не поддержал: во-первых, не последний сад…
Ксения: Последний, Саша! Как потом оказалось, последний.
Александр: Ты бы на месте Раневской тоже сад оставила бы?
Ксения: Конечно, абсолютно точно.
Александр: Даже если бы очень нужны были деньги?
Ксения: Да. Я так воспитана. У меня бабушка реставратором была, дедушка археологом, а папа мой архитектор — я безнадежна. Я знаю, что надо сохранять и передавать дальше.
Александр: Если бы у Чехова Раневская пыталась продавать сад, тебе было бы проще или сложнее ее играть?
Ксения: Это вообще не важно. Знаешь, Раневская тоже не самый симпатичный человек. Кроме своих чувств ее мало что волнует. Даже этот самый сад, который она любит и рыдает, теряя его. Но она палец о палец не ударила, чтобы его всерьез спасти. Она занимается только своей личной жизнью, даже не детьми.
Александр: Это ваша интерпретация?
Ксения: Это Лев Абрамович (Додин. — МС), да. Ты понимаешь, когда ты с ним работаешь, то у тебя нет больше вопросов, как это может быть по-другому, настолько это умно и тонко, точно. Мне кажется, Додина и Чехова объединяют любовь к людям, жалость к их порокам и несовершенствам, бешенство от их глупости.
Александр: Именно любовь? Я считаю Чехова мизантропом. Потому что все его герои неудачники.
Ксения: А ты представляешь, сколько нужно иметь любви, чтобы бесконечно вглядываться в людей? В эти человеческие недостатки, жалкие проявления, жадность, глупость.
Александр: Объясни, где здесь любовь?
Ксения: Это все с огромной любовью написано, с юмором и с огромной любовью.
Александр: У нас тут может мнение разойтись. Ты как считаешь, у самого Чехова позиция — вырубить или оставить сад? И должна быть у автора четкая позиция, или «решайте сами, друзья»?
Ксения: Я думаю, что он писал о том, что есть правда и в том и в другом. Но по большому счету это же вообще не про сад. Меняется жизнь, меняется страна, надвигается революция, которая сметет все — и сад, и этих людей.
Александр: Ты не считаешь, что революция могла произойти, потому что много было среди интеллигенции таких, как Гаев и Раневская, которые не могли удержать ни сады, ничего. Потом пришли товарищи с шашками и особо не разбирались.
Ксения: Да, да. Я боюсь разбирать и анализировать причины революции, тут надо быть умнее и образованнее, чем я. Но ты прав. Не бывает, что кто-то был белым и пушистым, а кто-то ужасным и только один виноват. Всё всегда взаимосвязано. Но пришла революция и смела всех. Финал спектакля именно об этом. В этой расстрельной шеренге стоят все, понимаешь? И Гаев, и Лопахин, и Раневская, и Петя Трофимов.
Александр: Тоже верно. Твое отношение к ситуации, когда режиссер значительно меняет классический текст?
Ксения: Если это убедительно и талантливо, то я буду смотреть и наслаждаться. А если это, как сейчас говорят, «хайпожорство», то мне скучно.
Александр: А скажи мне, ты каким-то образом в детстве Аглаю (дочь Ксении, актриса Аглая Тарасова. — МС), а теперь Софию (дочь Ксении, 10 лет. — МС) заставляла читать?
Ксения: Естественно.
Александр: А как? Что нужно сделать, чтобы ребенок читал? Есть инструкция?
Ксения: Самому читать, нет больше никаких инструкций.
Александр: В смысле — вслух?
Ксения: И вслух тоже. Ребенок должен видеть, как ты читаешь, потому что иначе ты никогда ему не объяснишь, что это интересное занятие. Если ты все время сидишь в телефоне, а ему говоришь: «Пойди почитай, это же так круто», он не поверит. А почему ты тогда этого сам не делаешь? Они же все повторяют за нами, поэтому тут работает только личный пример.
Александр: На ночь читала?
Ксения: Естественно. Чтение на ночь — это святая святых. Так всегда у нас было в семье.
Александр: Ты до скольких лет читала Софии?
Ксения: Я и сейчас ей читаю.
Александр: Ей десять, и до сих пор читаешь ей на ночь?
Ксения: Конечно, да и не только — мы в школу едем иногда, где-то в дороге, если у меня есть эта возможность, если я не за рулем, я читаю. Софии, кстати, очень нравятся аудиокниги, случайно получилось, она услышала «Омлет с сахаром» и все. Мы открыли для себя этот мир.
Александр: Что за омлет?
Ксения: Французская книга про семью, где было пять мальчиков и всех звали Жанами: Жан А, Жан Б, Жан В, Жан Г, — очень классная… Ну вот Софико совершенно в упоении ее прослушала 154 раза, и я ей скачала приложение, скачала ей другие книги автора и все. Теперь не оттащить.
Александр: А ты сама рано начала читать?
Ксения: Очень.
Александр: Как ты считаешь, существует именно подростковая литература, не детская, не Фенимор Купер, а книги, которые вроде бы не планировались для юного читателя, но в итоге стали именно таковыми?
Ксения: Ты понимаешь, дело в том, что подростковый возраст настолько сложный, настолько странный и совершенно по-разному у всех протекающий период, что тут нельзя вывести какую-то формулу именно «подростковой литературы». Кого-то начинает колбасить в 11, а кого-то в 20, поэтому и книги им нужны будут совсем разные. Мне были важны Бунин, Булгаков, Джек Лондон, Маркес, Цветаева, Мандельштам. «Войну и мир» я, кстати, проглотила в 15 лет с большим аппетитом, мне не было скучно. Но при этом я обожала и перечитывала такую абсолютно детскую книжку с названием «Целестина, или Шестое чувство».
Александр: Название хорошее уже.
Ксения: Я даже помню, как звали автора — Малгожата Мусерович.
Александр: И имя автора не подвело.
Ксения: Это была история про жизнь польской семьи. Там две сестры — старшая красавица, художница, которая тусуется с художественной элитой, а вторая еще учится в школе и прозвище у нее Телятинка, потому что у нее соответствующее лицо. В меня это все в тот момент дико попадало. Моя старшая сестра тогда тусовалась с группой «Кино», торчала в питерском рок-клубе, а меня вообще никто не помнил как зовут. И вот эта книга тогда мне очень помогла, хотя это не великая литература.
Александр: А для тебя во взаимоотношениях с людьми (уточню: с мужчинами) имеет значение их уровень начитанности? Вот представь абстрактную ситуацию: ты пошла на свидание, и на нем выясняется, что мужчина не читал каких-то основополагающих для тебя книжек, к примеру, Булгакова или Довлатова, это повлияет на ваши отношения?
Ксения: Конечно. Знаешь, как говорят: разные мультики в детстве смотрели. Отсутствие общей прочитанной литературы — это такая вещь, которая непреодолима. Люди выросли на разной почве, у них разные коды.
Александр: Разве для любви это имеет значение?
Ксения: Для длительных серьезных отношений — безусловно.
Александр: То есть не читал — без шансов?
Ксения: Не совсем так. Без шансов, если ты не хочешь прочесть те книги, которые для человека, которого ты любишь, имеют большое значение. Помню, я в юности пыталась учить немецкий только потому, что мальчик, который мне нравился, на нем хорошо говорил.
Александр: Романтично и мудро. А любую начатую книгу нужно обязательно дочитать?
Ксения: Нет, хотя раньше всегда старалась дочитывать.
Я никогда не уходила со спектаклей, потому что знаю, сколько в это вложено труда. А с годами я поняла, что нет — время моей жизни дороже.
Александр: Последний вопрос: мы с тобой дружим уже лет пятнадцать, знаем друг друга хорошо, делились очень личными вещами; вот прочтешь ты мою новую книгу, и покажется она тебе неудачной, ты мне скажешь?
Ксения: Тебе — скажу, но только если ты меня сам спросишь. И если буду понимать, что мои слова конструктивны и могут тебе помочь. Иначе зачем — ты же ее уже написал, моя критика ничего не исправит. Тем более если ты не просишь меня дать оценку…
Александр: Чего-то я передумал тебе книгу дарить. Я же обязательно спрошу, а вдруг она тебе не зайдет…
Ксения: Хорошо, тебе совру по дружбе.
Фото: Архив пресс-служб
