Парк «Зарядье», в нем — ледяная пещера, в пещере — холод (минус пять градусов, но ощущается минимум как минус десять). Вообще-то даже тем, кто тепло одет, здесь вместе с билетом предлагают плед и не рекомендуют находиться «дольше 15 минут в сеанс». Съемка длится, конечно же, дольше. На Ренате, Софье и Светлане — открытые платья и ничего теплее, но со стороны актрис ни жалоб, ни оправданий. Вот и история, в которой миром правит влиятельный клан сильных женщин под предводительством героини Ренаты Литвиновой, не подразумевает хрупкости и слабости. А если это проявляется — ищите подтекст.
Marie Claire: Предлагаю объяснить тем, кто не знает: три года назад вы поставили пьесу «Северный ветер» в МХТ им.Чехова. Параллельно экранизировали историю. Фильм — не буквальный перенос спектакля в кадр, верно? Что принципиально по-другому?
Рената Литвинова: Да, я перенесла историю с одним названием «Северный ветер» из театра в кино — и она радикально переродилась совсем в другое, утратив прежних героев и преумножив роли не самых главных. Потому что кино — это совсем иной способ рассказывать истории. В театре нет монтажа, единое пространство и нет воздуха — поэтому я всегда ненавидела длинные спектакли, когда зрителей закупоривают в зале на несколько часов без живого простора, без неба. А в кино это ощущение компенсируется проходами, полетами камеры и даже крупными молчаливыми планами актеров. В кино можно сыграть целый монолог глазами — в театре же есть длинные ряды с публикой, и это более древний вид искусства, там надо форсировать голосом, жестами, существовать на сцене крупнее, что ли. Быть слышным и очевидным для всего зала, включая галерку. Знаете, я могу долго об этом говорить. В кино нельзя перебросить буквальный текст, написанный для сцены. В кино сама история обретает «тело» — оно обрастает энергией снятого на пленке, — оживает и вырывается из рук. И я ему, этому живому божеству, только подчиняюсь, и оно монтируется само, вырезая лишних героев, их слова, лишая их существования или, наоборот, увеличивая их присутствие.
То есть сценарий — это продолжение театральной истории, не повторение?
У нас все те же Северные Поля — «холод — богатый клан — новогодние ужины — ожидание любви». У самого Времени есть Роль — ее исполняют часы с лишним часом (13-м или 25-м), которым обладает эта семья и в котором она всесильна. Но удивительным образом мало кто имеет силы воспользоваться подаренным им чудом. Вы знаете, для этого тоже нужна воля — забрать себе полномочия пользоваться волшебством.
Кино наше вышло и про матриархат — женщины правят в этом клане, правят на Северных Полях, они сильные и способны бороться за любимых мужчин. Все так же, как в России. Если кто не узнает.
Атмосфера и декорации вызывают ассоциации со страшной сказкой — мистика, костюмы, маски, мышь, запряженная в крошечную карету. Как вы сами определяете жанр фильма?
Да, у нас была трудность в определении жанра. Кто-то находил аналогии с Тимом Бёртоном и открывал Интернет — посмотреть, в какую нишу жанра он себя назначил. При этом наш фильм предельно внятен, даже прост — все ждут любви, а без любви все гниет, и Северные Поля охватывают хаос и войны. Но во всех сказках любовь побеждает, не правда ли? У нас же любовь бессмертна, непобедима, но ее можно прождать всю жизнь и не дождаться. Либо совершить волшебство — в которое я абсолютно верю. Совершить скачок во времени, перехитрить смерть — хоть на час, это вполне возможно, уверяю.
Софья Эрнст играла у вас в спектакле. Светлана Ходченкова, как и ваша дочь Ульяна, — в этой истории «с нуля»…
Артистов я почти не повторяю — из спектакля я перенесла лишь несколько исполнителей, которые прошли со мной долгий путь киношных сотрудничеств: это Кирилл Трубецкой, Соня Эрнст, мхатовская актриса Римма Коростелева — она играет тень-компаньонку главы клана Вечной Алисы. Я этих актеров недооткрыла в прежних ролях — исследование продолжается в картине. Кстати, я запустилась с репетициями новой своей пьесы — и эти люди снова у меня имеют роли. Это уже какие-то семейно-рабочие отношения.
Вопрос про сложности. Был ли тупик, когда, казалось, срабатывает закон Мёрфи? Какая сцена стала для вас самой сложной?
Конечно, сложно быть в кадре и одновременно за кадром, как режиссер. Поэтому нужен железный тыл. Это был мой оператор Олег Лукичев. Это большой художник, который подарил фильму волшебное изображение. Я увидела мой сочиненный мир его глазами. Съемки иногда длились по 17 часов, зимой, в павильоне. Но самая большая сложность была не в преодолении холода или вечного недосыпа, а в достижении результата с художниками-постановщиками, с актерами, от которых нужно было добиться… даже не игры, а предельно непритворной игры. Ведь кино — это все-таки очень близкие крупные планы, где видна фальшь, которая проглатывается условностью театра, но не на пленке. Пожалуй, это самое трудное — требовать и добиваться, подчас выбивать искру. Да и из себя самой тоже. Я помню — была мучительная, практически двадцатичасовая смена, когда моя героиня встречается с любимым, которого ждала десятилетиями, — я сделала тогда рекордное количество дублей. Хотя я противница снимать много дублей. Мне казалось, что это самая важная сцена в фильме, я намеренно добивала себя в кадре, — а в монтаж она не вошла! И это одновременно бьет по тебе как по актрисе, главный монолог которой вырезали, но укрепляет как режиссера, который сделал хорошо для фильма. Я в первую очередь думала, как укрепить фильм, а не обслужить актерские амбиции.
В сутках у героев «Северного ветра», как мы уже обсудили, на час больше, чем у обычных людей. Сколько часов в сутках у вас?
Про лишний час — это моя больная тема. Мне не хватает часов в обычных сутках — мне давно хочется написать прошение туда, на небеса, добавить мне час. Хорошо бы было часов 30 как минимум. Еще и для того, чтобы побыть просто в тишине, молчании и одиночестве, что, с одной стороны, лечит и укрепляет, с другой — ранит и изолирует от любимых людей. Но без страданий не выходит ничего путного. Поэтому авторы не имеют выходных и отпусков — это профессия круглосуточная.
Правда ли, что изначально вы планировали сотрудничество с кем-то из композиторов, но не сложилось, а Земфира приняла решение написать музыку к спектаклю после того, как увидела генеральный прогон и спектакль ей понравился? Насколько вы как режиссер влияли на процесс?
Земфира всегда спасала меня как бессменный композитор моих фильмов и спектаклей, зачем мне кто-то другой, когда есть лучшая — она? Я не устаю повторять, что Земфира — абсолютный инок, служащий только своей Музыке, — по-моему, у нее нет главнее «человека». Даже так — ее любимый человек, без которого она не сможет жить, ради которого она пойдет на все, — это ее Музыка. Это ее назначение.
Вообще у Земфиры необъятные возможности в том музыкальном мире — она Бог.
Музыка Земфиры — соавтор фильма, есть целые сцены, которые сняты именно благодаря ей: например, когда героиня едет в машине сквозь снежную пургу, — этот простой план под ее музыку меня завораживает, я не могу оторваться. Но это эпизод имени ее!
На ваш взгляд: почему выдающихся женщин-композиторов в истории на порядок меньше, чем мужчин?
Сейчас женщины захватывают мужские профессии все больше и больше. И вопрос о том, почему мало выдающихся женщин, неточен — их много, во всех профессиях. Неделю назад я летела в самолете, где весь экипаж, включая командира корабля, был женским.
Главная тема вашей истории — «ожидание великой любви». Вы как-то сказали такую фразу: «Все девушки надевают каблуки и выходят на улицы в надежде на встречу с судьбой». Но что вы думаете про новое поколение — вам не кажется, что растет некий другой тип людей, у которых нет интереса к любви, нет фокуса на поиск взаимности, — это больше не обязательно.
Не могу отвечать за всех 18-летних, но я общаюсь с молодыми товарищами моей дочери — они все так же жаждут любви, только изменились правила: теперь возможно меняться ролями — быть сильнее мужчин и выбирать самой, а не ждать. При этом кто-то не может переступить природную боязнь отказа — прячась в сети, предпочитая виртуальную любовь к чему-то, к кому-то несуществующему наяву, безотказному и неранящему. Но уверяю, наши русские женщины никогда не перестанут выходить на каблуках, каждый день, — и не перестанут верить, что в один прекрасный день встретят своего любимого. И дело, конечно, не в каблуках.
Вы чувствуете, что наступает время женщин — не только в кино, но и в жизни?
В царящем матриархате — и на Северных Полях в моем фильме, и, пожалуй, в России, изначально женской стране, — правят сильные женщины в условиях демографического перекоса, нас просто элементарно больше. Мужчинам это надо признать наконец.
В чем лично ваша сила и в чем ваша слабость?
Моя сила и быть слабой тоже.
Пользуетесь ли вы «мягкой силой»? Что это такое в вашем понимании?
Мягкая сила — это мои частные отношения, в них я совершенно не диктатор.
Умение прощать — это сила или слабость?
Когда прощаешь — не меряешься силой, просто отпускаешь навсегда. Это не про силу. Это про умение не бояться быть слабее и уйти от ненужных страданий.
Что нельзя простить никому, в том числе гению?
Думаю, злодейство. Злую душу, нелюбовь, которая, уверяю, бывает и у очень талантливых людей.
Насколько вы ранимы?
Если бы я не была ранима, я не могла бы писать то, что я снимаю и играю. У меня не было бы этой потребности — лечить себя, все страдания перетапливать в тексты. Я была бы бухгалтером, например.
Любовь — это сила или слабость?
Любовь — это не сила или слабость, а единственный смысл, который есть в нашей бессмысленной жизни. Но это в моей версии.
Фото: Алексей Колпаков
