Вим Дельвуа создает арт-объекты, которые шокируют публику своей откровенностью и злободневностью. Он иронизирует над обществом потребления, демонстрируя машину, которая воссоздает пищеварительную систему человека; показывает, как обесцениваются логотипы известных брендов, если их вытатуировать на шкуре животных. Его работы срывают табу, заставляют зрителей взглянуть на современный мир со стороны, посмеяться или ужаснуться – каждый реагирует по-своему. Но что можно сказать наверняка, его выставки никого не могут оставить равнодушным. Накануне открытия экспозиции его работ в Галерее Гари Татинцяна в Москве мы встретились с Вимом Дельвуа в отеле Балчуг Кемпински. Вопреки распространенным стереотипам об экстравагантности современных художников, Вим появился в элегантном классическом костюме и заказал самый обыкновенный кофе. Несмотря на простоту и лаконичность внешнего вида, этот художник оказался сложен внутри. Как, впрочем, и все его работы – суть их проста, но техника исполнения поражает своей изобретательностью и вниманием к мельчайшим деталям. При этом Вима волнуют не только вопросы искусства. С такой же экспрессией, с которой он говорит о смысле древнегреческих скульптур, он может рассуждать и на тему мировой политической ситуации. В какой-то момент разговора, чтобы подкрепить свое мнение о том, что европейские люди не осознают, как ими манипулирует правительство, он неожиданно извлек из кармана несколько иностранных газетных статей. «Смотрите, вы понимаете, что это значит?» – с горячностью говорит он мне, показывая заголовки.
Его не устраивают простые решения, ведь необходимо смотреть глубже, чтобы докопаться до истины. «Нужно всегда читать между строк», – уверен Вим Дельвуа.
О русской печали, европейских журналистах и Жераре Депардье
У русских всегда грустное выражение лица, по этому признаку их можно всегда отличить. В самолетах, музеях – где угодно. Если я прихожу в Пушкинский музей и вижу очень серьезных и суровых женщин-работниц музея, мне становится немного не по себе. Но, на самом деле, мне нравятся люди, которые улыбаются не слишком много. Когда человек постоянно с улыбкой на лице – это раздражает.
В русских людях есть что-то особенное, что я называю «славянской печалью». Может быть, это следствие суровых зим или высокой образованности – не знаю. Но они действительно очень серьезные. Когда у меня берут интервью русские журналисты, они хотят знать все: мое отношение к искусству, мнение о политической ситуации, всегда уточняют «почему?». Им интересны все подробности. Это даже стало для меня своеобразным испытанием. Я почувствовал, что мне придется убеждать их в чем-то. А еще они всегда готовятся к разговору с тобой. Такое нечасто встречается в Европе или Америке. Там на встречу приходят очень милые и приятные люди, у которых в руках есть один только диктофон. И дальше они начинают импровизировать: «Расскажите мне что-нибудь о своей работе». Я уточняю: «У вас есть какой-то конкретный вопрос?», а они отвечают: «Просто что-нибудь расскажите».
Думаю, однажды я мог бы переехать в Россию. Когда я узнал, что это сделал французский актер Жерар Депардье, то подумал: «Если бы Путин пригласил меня, то я бы тоже согласился, даже не раздумывая».
О промывке мозгов и многообразии мира
После окончания школы искусств художники стремятся приехать в Нью-Йорк. Они устраивают там одну выставку, затем другую. Но ведь в мире есть много других не менее интересных мест. Например, я был в Индонезии, где занимался деревянными скульптурами и резьбой по дереву. Представляете, там люди совсем ничего не знают про Энди Уорхола. Мне кажется, знакомство с другими культурами и людьми даже важнее, чем школа искусств. Потому что образование в ней – это, по сути, промывка мозгов. Когда ты начинаешь путешествовать, ты заново всему учишься, узнаешь, как многообразен этот мир.
Я заметил, что у некоторых людей очень тихий голос. Румыны говорят очень мягко, тихо, как будто шепчут. Может быть, такой у них стиль. А может быть, все дело в генетике. Или, к примеру, у болгар такие большие бороды. Они очень нравятся женщинам, а в болгарской культуре есть песни, посвященные мужским бородам. Интересно, болгарские мужчины носят бороды, потому что это нравится женщинам или женщинам нравятся бороды, потому что они есть у их мужчин? Хороший вопрос. А у русских мне нравится акцент, когда они говорят по-английски. В нем есть что-то сексуальное.
О чем надо думать современному художнику
Когда работаешь над новым проектом, не надо его заранее оценивать. Если бы у меня попросил совета начинающий художник, я бы сказал ему, что не нужно пытаться создать нечто гениальное. Не надо думать над тем, достойно ли это будет называться произведением искусства. Просто делайте. Потом другие люди назовут это искусством. Птицы же не называют то, что они делают, музыкой. Это делаем мы, люди. А они просто делают то, что должны делать.
Искусство должно создаваться, когда вы катаетесь на велосипеде, путешествуете на поезде или самолете. Когда вы находитесь в одиночестве, у вас есть возможность думать, а не работать руками. И это важно. Ведь в основе всех произведений искусства лежит работа ума.
О «комфортном» искусстве и разговорах с музейными работниками
В некоторых своих работах я беру элементы из прошлого и придаю им современное звучание. Я понимаю, что европейцы очень нуждаются в символах прежних времен, потому что это все, что у них есть, чем они гордятся. Все знают о делфтском фарфоре, сегодня его можно купить даже на Манхеттене. Это то, что понятно всем. Прошлое, которое стало коммерциализировано. И оно всех устраивает. Ведь искусство должно нас удовлетворять.
Но я не хочу делать свои работы слишком «комфортными». Пусть даже людям это нравится. Если что-то становится слишком «комфортным», оно просто умирает как искусство. Объект все еще находится перед нашими глазами, но его смысл меняется, можно сказать, утрачивается. Когда искусство становится достоянием общественности, частью культурного наследия, первоначальный смысл его постепенно исчезает. Этого никак не избежать. Мне кажется, это судьба любого произведения искусства. Если мы сегодня смотрим на старинную греческую статую, она может нравиться визуально, но она больше ничего нам не говорит.
И все же в прошлом создавалось много хорошего. Я очень уважаю качество труда ремесленников и не понимаю, почему сегодня мы создаем что-то хуже того, что делали они в свое время. Большая часть работ современных художников вызывает вопрос: «Почему вы не можете просто нормально рисовать?». Мне кажется, это было бы очень интересно, если бы в наши дни какой-то молодой художник начал рисовать так, как это делали в Средние века. Знаю одного, кто пытается, но у него ужасная техника. Зато сегодня очень популярен абстракционизм. На выставках, где представлены подобные картины, я говорил с музейными работниками. Они не художники, обычные люди, поэтому их мнение ценно. Так вот, им решительно не нравится такое искусство. Они проводят в выставочных залах все свое рабочее время и, как они говорят, им было бы приятнее смотреть, например, на средневековые картины. Но современные художники уверены, что их не понимают из-за недостатка образованности, компетентности. Я так не думаю. На мой взгляд, каждый человек умен. И если 70-80 процентов людей говорит: «Это действительно ужасно», – должно быть, это так.
О своей аудитории и менталитете рабочего класса
Мне всегда хотелось заинтересовать гораздо большую аудиторию, чем та, которую составляют ценители искусства. Включая тех, кто ненавидит искусство. Они терпеть его не могут, но, глядя на мои работы, думают: «Этот парень просто веселится, он один из нас. Он говорит правду». Есть такие, кто не любит искусство в целом, но им нравится то, что делаю я.
Знаете, «Клоаку» (арт-объект, созданный Вимом Дельвуа и имитирующий пищеварительную систему человека – прим. ред.) было сложно создавать. Менталитет рабочего класса тянется ко всему сложному. Если они видят простой экспонат, то говорят: «Это не искусство, потому что даже мой ребенок смог бы сделать такое». То есть для них искусство – это то, что они сами не могут создать. А «Клоака» – сложный механизм, поэтому они считают это искусством. В принципе, я согласен с такой позицией. Искусство должно быть чем-то недостижимым, как баскетбольное кольцо, которое висит высоко над вами. И, конечно же, искусство должно стать кульминацией всего того, что мы изучили, всех наших навыков, которые мы развили. Но если мы смотрим на абстрактную картину, где здесь прогресс Французской революции? А технологическое развитие? Я ничего из этого не вижу.
Если вы покупаете новую машину, то можете быть уверены, что она представляет собой венец всего изученного нами. Материалы, принцип работы, система управления, панель индикаторов – все. Но что удивительно – эта машина будет стоить меньше, чем произведение искусства. И продавец получит только 2-3% от ее стоимости.
О юморе коллекционеров и шикарных галереях
Иногда мне кажется, что люди приобретают предметы искусства только как объекты роскоши и поводы для историй, которые можно рассказать в компании друзей. Посмотрите на всех коллекционеров – кого из них ни спросишь, у всех есть хотя бы одна история о домработнице. Все они звучат приблизительно так: «Я купил это за такую-то сумму, а домработница даже не поняла, что это предмет искусства. Представляете, она убрала его туда, где стоят гладильные доски и стиральная машина». И все слушатели смеются над ее глупостью. Такие истории очень популярные и всем нравятся. В таких случаях искусство используется, чтобы дискредитировать 90 процентов людей.
Сегодня людям часто не хватает какой-то уверенности. Зачем вы покупаете искусство? Вам же оно не нужно, чтобы быть счастливыми. Люди приходят посмотреть на арт-объекты или покупают их, потому что они в чем-то не уверены – в своей позиции или социальном статусе. Искусство – это бизнес, основанный на сомнениях.
И в то же самое время, в галереях мы также чувствуем себя неуютно. Там так красиво. За компьютерами стоят красивые девушки. Они даже не смотрят на вас, не говорят «Здравствуйте». Все это заставляет вас чувствовать неуверенность. Даже я, когда прихожу в галерею в Нью-Йорке, испытываю это ощущение. Ты подходишь к работнику и говоришь «Извините, вы можете рассказать, что это за объект? Там нет никакой таблички с объяснением». И по его реакции понимаешь, что он считает, что ты должен все знать и без этого. Потом тебе озвучивают громадную цену этой работы. Но называют ее так непринужденно, как будто она составляет всего 1 рубль. И ты думаешь: «О боже, я такой бедный, я не могу себе этого позволить. Я совсем не разбираюсь в современном искусстве. О, я такой тупой». Так многие люди чувствуют себя в современных галереях. Наверно, это такой маркетинговый ход, схема продаж. Представляете, как легко заставить сомневаться в себе человека, который и без того ни в чем не уверен?
О друзьях, с которыми никогда не бывает скучно
Мне очень повезло с друзьями. Гари Татинцян, в галерее которого сейчас проходит моя выставка, немного философ. С ним всегда есть что обсудить, у него есть точка зрения по любому вопросу. Иногда он звонит мне, и мы долго разговариваем. Я могу соглашаться с ним или нет, но он очень эмоциональный и интересный собеседник.
У меня также есть хороший друг – Олег Кулик. Он из Украины, но я его считаю русским художником. Он делал перформанс, в котором перевоплощался в собаку. Он был полностью обнаженным и вел себя агрессивно. Однажды он поехал в Нью-Йорк, где ему обещали организовать выставку в одной очень хорошей галерее. У Олега был очень ограниченный словарный запас в английском, поэтому он решил «стать собакой» еще до начала своей выставки. Когда он прилетел, его спросили: «Как вы долетели?», а он ответил «Гав-гав». И за те две недели, что он был в Нью-Йорке, он не произнес ни одного слова. Потрясающе! Он очень последовательный и серьезный в том, что делает. На самой выставке он, разумеется, тоже «был собакой». Вокруг его шеи завязали огромную цепь, и если кто-то из посетителей подходил к нему слишком близко, он мог даже укусить. И это происходило в Нью-Йорке. В городе, где тебя могут засудить практически ни за что. Например, ты просто идешь по улице и говоришь девушке: «Привет, детка». А она может подать в суд просто за обращение «детка».
О том, почему «Мона Лиза» – плохая идея для татуировки
Я сделал большой проект, где на свиней наносят татуировки, но на моем теле татуировок нет. Я же не свинья. В мире тату я – турист. Татуировки могут отражать какие-то традиции, тогда это интересно. Но мне не нравится боль, и я не понимаю тех, кто испытывает удовольствие от процесса. Странно осознавать, что эта картинка будет всегда на твоем теле. Даже если бы мне предложили набить такую картину, как «Мона Лиза», у себя на спине – я бы не стал этого делать. Потому что она недостаточно хороша, чтобы остаться навсегда. Думаю, многие люди с татуировками не задумываются об этом. К тому же, мои родители воспитывали меня строго – я не смог бы прийти домой и сказать: «Привет, мама! Смотри, у меня татуировка».
Татуировки не только кажутся мне некрасивыми, но и сбивают с толку. У меня была подруга, у которой на теле были вытатуированы большие попугаи. Это очень сильно отвлекало. Когда она была рядом, я не мог думать ни о своей работе, ни сконцентрироваться на ней самой – и все из-за этих попугаев. Они еще были так плохо нарисованы. Никак не мог избавиться от мысли, что их надо было изобразить по-другому.
Об успешности и своей автобиографии
Многие люди в мире даже не знают моего имени, но они слышали про «того сумасшедшего парня», который создал машину, которая производит экскременты (проект «Клоака» – прим. ред.). Они даже не в курсе, что я сделал 10 таких машин. Они не знают, что я выставлялся в Лувре. Но даже если им незнакомо мое имя, я все равно остаюсь кем-то вроде городской легенды.
Моя автобиография могла бы называться «Другая ложь» («Another lie»). Но с другой стороны, я бы не стал писать свою биографию. Мне это не нужно. Чаще всего люди пишут автобиографии за тем, чтобы оправдать то, что они сделали в своей жизни. А я не хочу защищать себя. Когда ты создаешь «Клоаку» или татуируешь свиней, всегда найдутся люди, которым это не понравится. Я не собираюсь сводить счеты или оправдываться. Моей автобиографией может стать книга с изображениями моих работ. Вот и все.
Фото: архив пресс-служб, личные архивы
